Беседы о литературе: Восток - [166]

. И через пост, через жестокое и безжалостное, на первый взгляд, а может быть, для кого-то бессмысленное воздержание от пищи человек включает в поклонение, в хвалебный гимн, который воспевает своему Творцу, не только дух с его крылатым полетом, но и бренное свое тело.

Я напомню вам, как говорится об этом в 83-м псалме – псалме, который, может быть, имел в виду Гумилёв, этот или один из подобных. «Как вожделенны жилища Твои, Господи сил! Истомилась душа моя, желая во дворы Господни; сердце мое и плоть моя восторгаются к Богу живому. И птичка находит себе жилье, и ласточка гнездо себе, где положить птенцов своих, у алтарей Твоих, Господи сил, Царь мой и Бог мой!» Или другой псалом; не могу не вспомнить о нем, потому что здесь тоже говорится об этом. Это 62-й псалом, с которого начинается вторая половина Шестопсалмия, псалом, который всегда читается субботним вечером в темном храме при погашенных светильниках и свечах. «Боже! Ты Бог мой, Тебя от ранней зари ищу я, Тебя жаждет душа моя, по Тебе томится плоть моя в земле пустой, иссохшей и безводной…» Помните? «Боже, Боже мой, к Тебе утреннюю; возжада Тебе душа моя, коль множицею Тебе плоть моя в земли пусте, и непроходне, и безводне…» И еще один псалом, еще одна, последняя цитата. Это 72-й псалом, где в конце говорится: «Изнемогает плоть моя и сердце мое; Бог – твердыня сердца моего и часть моя вовек». Вот слова, дословно вошедшие в стихотворение Гумилёва – «изнемогает плоть».

Поэт что пророк – видит, но не может объяснить. Прозрения поэта таковы и таково его мастерство, что он может выразить эти свои прозрения в стихах, но не в силах о них рассказать в прозе и объяснить читателям, чтó он хотел этим сказать. Творчеством своим поэт входит в области, куда разум уже не проникает, – в области веры. И поэтому бесценен опыт верующего поэта, такого поэта, каким был Николай Гумилёв, верный сын святой Православной Церкви, погибший как воин и всегда живший радостной песнью о Боге. Именно таким было его творчество. Очень хорошо Гумилёв сказал в последней строфе другого своего стихотворения – «Фра Беато Анджелико»:

Есть Бог, есть мир; они живут вовек,

А жизнь людей мгновенна и убога,

Но всё в себе вмещает человек,

Который любит мир и верит в Бога.

В тех случаях, когда поэт пытается пересказать для нас Евангелие или житие святого, у него это не всегда получается, даже если он и верующий, и чистый, смиренный человек. Но вот когда он просто делится с нами своими интуитивными открытиями, когда он просто распахивает нам свое сердце, как это сделал Гумилёв в «Шестом чувстве», тогда он и сам касается Бога, и помогает нам, верующим и пока еще неверующим, почувствовать, что действительно бессильно зло, что действительно мы вечны и что поистине с нами Бог, как сказал Владимир Соловьёв.

Приложение

Отрывки (1974)

Между прочим

Не год и не два тому назад (гораздо раньше) я собрал целый ворох отрывков из разных тетрадок и превратил его в «Отрывки». Теперь пересмотрел всё это заново: что-то выкинул, кое-что прибавил – получились «Эфемериды» или заметки из дневника, книжка под названием «Между прочим».

Е.А.Яновской

Много раз Вы мне говорили: «Пишите! Пишите каждый день!» Говорили и показывали свою толстую тетрадь, записи в которой Вы делаете ежедневно. «Пишите»… Когда? – это во-первых, а во-вторых – зачем? Я не был настроен писать. Бог наделил меня тяжелым слогом, а потом ведь: «Мысль изреченная есть ложь»[156], да и это лишь в лучшем случае. Иной раз и лжи не будет.

Но тем не менее вот я пишу…

* * *

Писать, наверное, необходимо и, надо полагать, необыкновенно важно. Но главное здесь – другое: чтобы писать, дóлжно избавиться от раздражения, избавить себя от этого спутника, поселившегося под каждой крышей. А это – одна из сложнейших задач, поскольку оно подкарауливает вас повсюду, без стука входит в вашу комнату, подслушивает ваши телефонные разговоры и, как хозяин, расхаживает по всему дому. И лишь старый испытанный путь может быть способом избавления от этого спутника – подняться на башню. С башни взирать и чувствовать, что раздражение уже не властно над вами. Вот тогда-то и можно браться за перо.

* * *

Было время, когда под видом жизни простых людей повествовали о жизни королей. Это было время Гюго и Пушкина, Бальзака и Толстого. Было и то время, когда под видом жизни королей описывали жизнь простых смертных – это было время Метерлинка и Андрея Белого. Какое же время настало теперь? Какое же…

* * *

Полезно иногда наугад открыть давно знакомую книгу. Нечто, известное с детства, воспринимается вновь как неведомое… В тех образах, которые нам так давно знакомы, оно возрождается снова и сообщает нам больше нового, чем то, что мы действительно читаем впервые. Не случайно поэтому, когда в первый раз открываешь книжку, которую ты потом полюбишь, кажется, что когда-то уже читал ее, а когда – не помнишь. Тогда-то и начинаешь думать, что родились мы, зная уже очень многое. Вот потому-то мы так любим Андерсена.

* * *

Перешагнуть через барьер обыдённости, подняться над ординаром, пригубить из чаши элитарности… «И жало мудрыя змеи»