Беседы о литературе: Восток - [167]
И мы – поднимаемся. Мы совершаем грандиозные восхождения на вырастающие всё более Эвересты и, действительно, чувствуем себя вконец запыхавшимися альпинистами. На высоте мы огромной, спору нет, но силы все ушли на то, чтобы взобраться сюда, – где уж там вещать изумленному миру. Но вновь мы взбираемся на вершину нового ледника. Какое же это великолепие! Мировая культура досталась нам в наследство. Но только вот где же те силы, которые нужны для того, чтоб не карабкаться, а осмотреться, просто-напросто оглядеться вокруг? Они-то и вышли все. И сидит печальный альпинист с языком, высунутым как у собаки, да с выпученными глазами. Не понимает, где он и зачем это он сюда забрался, знает одно: на высоте он огромной. И вот – сидит в недосягаемой гордости. Не так ли перешагиваем через обыдённость и мы? Не следует ли искать путей в совсем другом направлении?..
Шестьдесят шесть лет назад в Художественном театре была поставлена «Синяя птица»[158]. Это значит, что уже шестьдесят шесть лет водят московских детей на сие мистическое представление. В воде, хлебе и сахаре[159] пробуждаются их души. В Царстве душ неродившихся мы встретим великого ученого и мыслителя, художника, философа и поэта. А вот в детях, приведённых сюда, пробуждается тоже нечто необычайное.
Появились призраки. Огромные. Страшные. И тогда раздались два детских крика: «Не надо!» – воскликнул один, «Не верю!» – заорал другой.
Вот и всё. Кто же будет отрицать, что в первом проснулся Сведенборг, а во втором – Декарт…
Малые искушения… Это те, которые преследуют нас с детства до могилы, от колыбели до гроба, от детского сада до дома престарелых (последний теперь тоже называют интернатом). Привет вам, малые искушения… Малые искушения – это выглянуть из окна трамвая на повороте, если вам шесть или восемь лет; это пойти на кинофильм «детям до шестнадцати», если вам четырнадцать. Малые искушения (мы пропустим их великое множество) – это выкурить сигарету, если у вас астма, выпить рюмку водки, если вы только что встали после инфаркта. Привет вам, малые искушения…
Под этим знаком, быть может, проходит большинство наших жизней, и более того – именно под этим знаком, как правило, совершаются великие дела. Смотрят на них люди и поражаются величию чьего-то духа, а ведь породили-то всё это одни лишь малые искушения. Привет вам, малые искушения…
Съесть яблоко – а ведь это тоже малое искушение. Вот вам и всемирная история от сотворения мира. Привет вам, малые искушения…
Для того чтобы думать, нужно время. Большое количество свободного, кощунственно тратимого нами времени. А поэтому и приходит в голову мысль о том, как хорошо было думать в прежние времена. Хорошо было думать Сократу или его «велемудрому» ученику[164]… Действительно, неплохо. И находились они в несколько ином положении, чем мы. Мы думаем преимущественно в метро, в калейдоскопе немыслимой толчеи. Мы думаем, конечно, в метро. Но ведь Сократ думал на агоре. Наверное, это было что-то похожее…
Элегия
Я часто задаю себе вопрос: как я отношусь к философии? И не решаюсь на него ответить…
Надо сознаться, что для собственного удовольствия я не прочел ни одной философской книги. Кант мгновенно превращает меня в полного тупицу, а гносеология вызывает приступы неописуемой тошноты. Быть может, это плохо. Но, может быть, всё-таки еще существует деление на философов и поэтов, что может меня несколько оправдать…
Но суть, наверное, заключается в том, что философия, используя методику позитивных наук и ставя перед собою позитивные задачи, имеет дело с мистическим объектом. Умничанье же перед Богом бессмысленно.
В литературе всё наоборот. Любая позитивная задача ей бесповоротно чужда. Разрешать, объяснять, обобщать, ставить в пример и т. д. литература не в состоянии. Ее единственная цель – наблюдение над поминутно совершающимся мистическим актом.
Можно ли писать без раздражения? Мой дед говорил: «Один дурак может задать столько вопросов, что сорок умных не ответят».
На этот раз больше сказать нечего.
Не правда ли, что высшая избранность содержится лишь в обыдённости, а лучшие цветы раскрываются лишь в серой каждодневности. Перефразируем Гейне:
