Беседы о литературе: Восток - [169]

Минут через пять оборачиваюсь, дядьки моего как не бывало. Интересно, куда же это он исчез так быстро: в Лавру пешком ушел или побежал за водкой? И вообще, кто это был, Божий человек или проходимец? Хочется верить… И это всю жизнь такая история.

* * *

Владимир Соловьёв как никто другой умел смеяться над самыми любимыми своими мыслями. Может быть именно поэтому он и был Владимиром Соловьёвым.

* * *

В жаркий день на опушке леса

иной раз такой тебя восторг охватит,

что хотел бы его выразить стихами.

Но как только захочешь, так увидишь,

что слова ничтожны и бессильны.

Ничего не вышло б с этим даже у Гомера

или Данте, потому что всё, что надо,

уже было сказано:

«Господь воцарися» [172].

Из старых тетрадей

  Еще не наступил рассвет,

Ни ночи нет, ни утра нет…

Ник. Г. [173]

Книга возникла гораздо позднее, чем слово. Она наступала, наступала и наступала на последнее, пока окончательно не узурпировала его права. И слово заменено книгой (сначала это было просто ясно, теперь это стало трагично). Слово – книгой, живое – мертвой! Слово исчезло за книгой, а ведь книга – это только инструмент, только средство, а совсем не нечто самостоятельное. Книга – недавний (как говорят, Пятикнижие было записано только при Ездре), а исходя из этого, вероятно, недолгий гость человека…

* * *

Выражение почтенной дамы: «Библиоман – человек, влюбленный не в женщину, а в платье».

* * *

Коллекционирование. Не форма ли вандализма это?

* * *

Мой учитель физики сравнивал наблюдение броуновского движения с наблюдением игры в мяч за высоким забором: мы видим полет мяча, а игроки остаются вне поля зрения. Изречение это удачно, если учесть, что всё, что мы видим – есть результат. Причина же для глаза остается недоступною.

* * *

Когда-то я отрицал идеалы… Могло ли такое быть? Я отрицал то, что называли идеалами другие. Идеалы – их я не умел тогда видеть. Я считал себя мистиком и был чистой воды реалистом.

* * *

«В дюнах под Сестрорецком, говорят, расплодились нудисты». – «Давно пора, – заметил NN, известный как строгий аскет, – ханжество надоело до смерти».

* * *

Вы только подумайте, все действительно замечательные литературные произведения написаны на первый попавшийся сюжет. Иногда даже думаешь, а нельзя ли было выбрать что-либо значительнее? А вероятно, нельзя…

* * *

Язык былины – русский, а читать их лучше на каком-то другом наречии. По-английски они зазвучат как «Илиада».

* * *

А вот афоризм, действительно, интересный: «Как правило, маленькие дети учатся в школе, иногда – в хедере». Прочел это снова и подумал: хедеров, конечно, сейчас уже нет – очередь за школой…

* * *

Пьяная нищенка рассказывает на паперти что-то невразумительное. Поверить ей или нет? Подавать или нет? Пьяная нищенка…

* * *

Предмет в произведении искусства не играет никакой роли.

Правда, иногда (и даже довольно часто) ему отводится характерная роль извиняющегося: написано, конечно, плохо, но зато каков предмет!

* * *

Город пьян с утра и до ночи

Миллионы лет подряд,

Что уходят, горько стонучи,

В сочлененья мириад,

Что огромными афишами

Шлют приветствия судьбе

И рекламами над крышами

Возвещают о себе.

Знаменитыми артистами

Стали пьяные года,

Только им, давно освистанным,

Не подняться никогда.

От Никитской – до Пречистенки,

С Якиманки – на Арбат:

Город пьян, как будто нищенка,

Миллионы лет подряд.

* * *

Фукидида принято считать очень мудрым. Он отменно скучен, но я его полюбил. Вот только как донести его мудрость до читателя? И нужно ли… «Достояние навеки»…

* * *

Раньше уставали от жизни. Активность и разнообразная, более или менее полезная, деятельность были от этого лекарствами. Теперь же устают именно от запланированной и регламентированной заранее деятельности, а лекарством от этого [является] как раз усталость от жизни.

Эфемериды

Никто не написал отрицательной рецензии на ту чушь, которую Ч. выдал за историко-философское исследование. Я посетовал по этому поводу и даже огрызнулся на нашу пассивность, а С.М. разумно заметил: «Хочется писать рецензии на хорошие книги, плохие надо считать несуществующими, оставлять вне поля зрения». Необходимо иной раз следовать этому принципу, ведь он вносит в мысли удивительный порядок, но часто – не в силах, берет верх раздражение…

* * *

Спешим в концерт. На Пречистенском бульваре – пьянчуга: «Маэстро, простите. Я абсолютно пьян. У меня нет пятачка, чтобы добраться домой». Дал великодушно, а ведь никогда не даю. Это за «маэстро», наверное.

Случай глуп необычайно, а в памяти застрял. Я, надо полагать, мог быть неплохим капельмейстером во времена Монтеверди, но они б все пьянствовали у меня как черти…

* * *

За туманом грязных окон

Колют лед – последний лед.

Скоро странница с Востока

Мне гостинцы принесет.

Но пока темно и сыро,

Только злая лихорадка

Забралась в мою квартиру,

Чтобы там смеяться гадко.

Ладно, смейся. Я добрею

С каждым днем, я гостью жду.

И уже идет Астрея[174]

По растопленному льду.

1973. Немецкая [175]

* * *

Низкие потолки, бесспорно, оказывают необычайно гнетущее действие на человеческие умы. Это те же сводчатые каморки Средневековья, и поэтому тут и там просыпаются в них Лютер и Джордано Бруно, Ян Гус и Франциск из Ассизи. Кое-кто из них [современных человеческих умов] замечателен, но куда им до перечисленных мною.