Берлинская жара - [99]

— Конечно, рейхсфюрер, мы пока не начинали, — заверил его Шелленберг. — Разговор лишь о намерениях.

— Вы, — поправил его Гиммлер. — Вы не начинали, Шелленберг. И вообще, хочу вас предупредить: если еще хоть раз вы совершите подобную ошибку, я моментально от вас отрекусь. Я не готов делать такие щедрые подарки ни Борману, ни Риббентропу, ни тем более Мюллеру.

— Конечно.

Гиммлер погрузился в раздумье, которое прервал словами:

— Прикроем эту тему. Возможно, вернемся к ней позже. А пока прикроем. Уран не должен фигурировать в вашем диалоге ни здесь, ни за пределами рейха до тех пор, пока я не посчитаю необходимым вернуться к этому аргументу. Продолжайте переговоры по линии политической разведки, но без урана. — Он смерил Шелленберга колючим взглядом. — Что касается вас, то, вероятно, мне придется подписать представление вас к награде «Крестом военных заслуг» второй степени.

— О, благодарю, рейхсфюрер.

— Как вы понимаете, это не для вас, а для таких, как Кальтенбруннер и Мюллер. Чтобы поджали хвосты хотя бы на время. Получите ее тогда, когда заслужите.

— Все равно благодарю.

Берлин, Принц-Альбрехт-штрассе, 8, РСХА, IV управление, Гестапо, 19 августа

Для Венцеля настали черные дни. Его дешифровальщики бились над нойкельнскими перехватами практически круглые сутки, и кое-что уже стало вырисовываться, но работа требовала времени, а его у Венцеля почти не осталось. Они уцепились за последнюю фразу финального донесения, по ряду признаков она напоминала кое-какие коды «Капеллы», но материала катастрофически не хватало.

Между тем люди в гестапо решили, что, если поднажать, то из Кубеля можно вытянуть нужное решение по декодировке, талант к которому он проявил до своего падения. Венцель робко пытался объяснить Ослину, что это процесс, он требует напряженной работы, а Кубель пребывает в полуживом состоянии, и вряд ли можно ожидать от него открытий: как ни ненавидел он Рекса, ему претило участвовать в истязании умирающего. Ослин выслушал его с невозмутимым видом, дал высказаться до конца, не пошевелился, не изменил позы, можно было подумать, что он спит с отрытыми глазами, но когда Венцель закончил, Ослин, глядя перед собой, бесцветным голосом произнес:

— Приказ группенфюрера — заставить Кубеля работать. Вы мне понадобитесь, подполковник.

Наряд гестапо из восьми человек, гремя автоматами, влетел в помещение госпиталя в Хеллерсдорфе, когда там одновременно проходили две операции и в зале были лишь санитарки. Рыжий оберштурмфюрер потребовал немедленно провести их к недавно к ним поступившему с повреждением позвоночника Лиону Кубелю. Пожилая санитарка, тяжело переступая раздутыми от водянки ногами, направилась в самый дальний конец шатра. Когда они подошли к лежащему на досках Кубелю, она вдруг заслонила его своим телом и решительно заявила:

— Его нельзя трогать.

— Мы его забираем. — Оберштурмфюрер попытался отодвинуть ее.

— Его нельзя трогать, мой господин, — настаивала старуха. — У него тяжелый перелом. Его нельзя трогать. Если вы хотите его все-таки забрать, вам необходимо разрешение врача. Сейчас он на операции. Подождите, пожалуйста.

— Подождать? — прищурился оберштурмфюрер.

Быстрым шагом он подошел к операционной, откинул полог и вошел внутрь. Врач с поднятыми кверху руками в измазанных кровью перчатках уставился на него сквозь роговые очки.

— Добрый день, господа. Гестапо, — представился оберштурмфюрер. — Мы забираем Лиона Кубеля.

— Боюсь, вы не донесете его, куда хотите, — сказал врач. — У него сломан позвоночник. Его и сюда-то не стоило привозить.

— Это не ваша забота. Скажите вашей санитарке, чтоб не мешала. Иначе мы применим к ней силу.

— Хелен! — крикнул врач. — Отдайте им больного. Пусть делают, что хотят. А теперь выйдите отсюда. Вы мне мешаете.

Солдаты переложили стонущего Кубеля на носилки, вынесли из госпиталя и погрузили в фургон полицейской службы. Оберштурмфюрер крикнул водителю:

— Всё, возвращаемся.

Во внутреннем дворе штаб-квартиры гестапо на Принц-Альбрехт-штрассе фургон остановился. В него залез Ослин, сел на скамью и, склонившись к лежащему на носилках Кубелю, тихо произнес:

— Форшунгсамт нуждается в вашем опыте. Мы создадим вам необходимые условия для продолжения работы. Что скажете?

Кубель внимательно посмотрел в лицо Ослину и молча поднес к нему кукиш. Его перетащили в подвальное помещение второго корпуса, где располагались камеры для допроса. На протяжении двух часов Кубель выл, ревел, визжал, стонал, задыхался, впадал в бессознательное состояние и неизменно приводился в чувство. Помимо Ослина, в камере находились двое «специалистов», следивших за состоянием арестованного, тюремный врач, и белый, как саван, Венцель, которому Ослин поручил по мере надобности квалифицированно объяснять Кубелю, что от него требуется. Венцель никогда не бывал на допросах, тем более на допросе «третьей степени», которому отдавал предпочтение Ослин; ему просто не верилось, что все это происходит в реальности. От Кубеля требовалось одно — согласие продолжить работу. «Времени нет», — предупредил Ослин. Венцель понял, почему его прозвали Гильотина. Кубелю резали на груди кожу, гасили в ранах окурки, его били железными прутами, ломали пальцы. Но отдышавшись, Рекс снова и снова всех посылал в задницу.