Берлинская флейта [Рассказы; повести] - [59]

Шрифт
Интервал

Позвольте представиться.

Молчи.

Снег отражает свет, и ночью в степи не так темно, как в городе.

Мы тогда долго куда-то шли.

У него было много сестер.

Там были скалы и змеи.

Как побежишь по переходу между спальным и учебным корпусами, так аж ветер за спиной дикий.

На уроке географии она говорит, что мореплаватель не обогнул Африку, а обогнал, ее поправляют, она упорствует, плачет.

Уединяться на чердаке, в погребе, в сарае, овраге, где били Эстрагона.

Пастернак, эстрагон, хрен, самогон.

Вот и здесь уже появились желтые листья.

Поздней осенью раб может несколько перевести дыхание и предаться метафизическим размышлениям.

Никогда не поздно учиться.

Везде что-то есть.


* * *

Комната большая, а воздуха мало, окно открыто, а воздуха нет. Влетает оса, зависает над пепельницей — пепел вздымается. Они зовут меня с собой в Париж. Когда-то он учил меня светским манерам, аристократизму. Манеры — грим, за гримом — хари. Однажды в Вене Малер встретил демонстрацию рабочих и присоединился к ней и пришел домой возбужденный, счастливый. Проходящие квартсекстаккорды, терцквартаккорды, взаимное перемещение септимы с квинтой, квартовый скачок, накопление доминантовой неустойчивости, острая неустойчивость, ложная реприза, аллегро, барабаны, снег, кровь, тишина.


В детстве у него был тик. «Опять моргаешь?» — спрашивал отец и бил его по лицу тыльной стороной ладони с кольцом.


Все выше луна. Редкий прохожий встретится. Все реже вздохи теплой ночи.


Доломит способствует раскислению почвы.


Огней слева больше, чем справа.

Теперь слева больше, чем справа.


Чьи-то шаги.

Чье-то лицо.


На фоне легких, дрожащих звучаний.

Прикрылся бумагой, прижался к теплому окурку, согрелся, уснул.


На обратном пути купили мышеловку и репродукцию Домье.


Может быть, вероятно, возможно.


Дни сознательной жизни, дни бессознательной жизни.


Вепрев запил, Жердев умер.


Долбили лед, красили сплинкерную установку, играли в мандавошку, лежали в пердежной.


Электрик зачищает контакты, карбюраторщик продувает жиклеры, медь обладает высокой ковкостью, варенье из жимолости похоже на вишневое.


Квинтой выше, квинтой ниже.

Выше или ниже?

Он подскажет.

Он палкой укажет на неточности в партитуре.


Однажды, когда был полнейший мрак и тупик, он в одну минуту все разрешил.


Упростим выражение и найдем значение.

Графически это может выглядеть следующим образом.


Девочка сыграла гостям что-то из Моцарта.

Кто-то прослезился.


Белое каменистое поле, черный трактор, искры.

Вечереет. Черный тракторист выпадает из черного трактора и лежит на белом каменистом поле.


Кусты, овраги, мерзлый бурьян.

Остановятся, постоят и дальше идут.


Они ушли на барахолку, часы остановились, чай, бутерброд, сигарета, что дальше?


Богатые особняки, ажурные ограды, зеленые лужайки, цветы, кусты, подсветка, луна, цикады, тишина, безлюдье.

А вот и калитка знакомая, тут почти ничего не изменилось, только старый орех пришлось спилить, зять по-прежнему не работает, каждое утро он отправляется на поиски работы, но это вранье, и дома делать ничего не хочет, и уже выгоняли его, но он приходит, живет, я, говорит, не имею права оставить свою семью на произвол судьбы, а работу найду, но не просто работу, а работу достойную, куры несутся, собака сдохла, задняя стена дома осела и треснула, клубника ничего, виноград ничего, зубов уже не осталось, немеют руки, ноги, да и она болеет, похоже скоро умрет, в прошлом году надули на семечках, в этом — на яблоках, ничего не заплатили, сейчас будем ужинать, а после ужина он расскажет о том, как из оврага выполз огромный удав, посмотрел по сторонам, схватил крайний улей, утащил в овраг, где мед высосал, а улей вышвырнул.


Море делится на участки разной степени освещенности и волнения, дверь ресторана заколочена, стекла выбиты. Старый диван во дворе под старой акацией, запахи уборной, железной дороги и моря. Она на кухне чистит свежую рыбу, он спит на диване, будить его бесполезно — пьян, сын в школе, пишет стихи, хулиганит, дочь вышла замуж за чемпиона Европы в парусном спорте, работаю я там же, в железнодорожной столовой.


Прогулка уже надоела, но и домой не хочется.

В этом доме жила Айседора Дункан, в этом — банкир Мендельсон.

Луна, цикады, тишина, безлюдье.


Тщательность, сдержанность, чистота.

Все дрочишь, усмехнулся он.


Сердце давит, ноет, болит. Я, конечно, понимаю, что у меня не может болеть сердце, так как его нет, и все же что-то ноет там, где оно должно быть.

Да и вообще, жаловаться я не имею права, только ты имеешь право на жалобы до рассвета.


Там нет крупного зверя, так как размеры леса не позволяют спрятаться полностью.

Там черви сожрали листья, а на следующий день было ветрено — и кто-то утонул за мостом.


Известные затруднения.

Возьми чужое.

Никто не заметит.


В последние минуты жизни он попросил пива, но с пивом тогда была проблема, так и отошел без пива.


Когда-то мой отнюдь не бедный родственник собирал окурки.

Вот и я вышел на охоту за ними, но из-за дождя вынужден вернуться домой.


Стол, кресло, пепельница, глина, солома, рубероид, цемент, доски. Снег испаряется, оседает. Небо за рекой черное. Он повязывает на шею обрывок веревки и опускается перед нею на колени, и она подает ему ложечкой торт, и он закрывает глаза, съедает, облизывается и ждет еще, надеясь на большее. Он вступает в соперничество с другим, но, кажется, проигрывает. И на концерт, на который было ухлопано столько сил, почти никто не пришел, и музыканты фальшивили, и дирижер, и никому ничего, оказывается, не нужно, разве что несколько оживятся под водочку да произнесут несколько дежурных фраз, и она уже зевает и посматривает на часы, и все это сводит на нет все его артистические пассажи, и он уползает в кладовку, заворачивается в тряпье, замирает.


Еще от автора Анатолий Николаевич Гаврилов
Берлинская флейта

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Услышал я голос

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Под навесами рынка Чайковского. Выбранные места из переписки со временем и пространством

Новая, после десятилетнего перерыва, книга владимирского писателя, которого называют живым классиком русской литературы. Минималист, мастер короткого рассказа и парадоксальной зарисовки, точного слова и поэтического образа – блистательный Анатолий Гаврилов. Книгу сопровождают иллюстрации легендарного петербургского художника и музыканта Гаврилы Лубнина. В тексте сохранены особенности авторской орфографии и пунктуации.


Вопль впередсмотрящего [Повесть. Рассказы. Пьеса]

Новая книга Анатолия Гаврилова «Вопль вперёдсмотрящего» — долгожданное событие. Эти тексты (повесть и рассказы), написанные с редким мастерством и неподражаемым лиризмом, — не столько о местах, ставших авторской «географией прозы», сколько обо всей провинциальной России. Также в настоящее издание вошла пьеса «Играем Гоголя», в которой жанр доведён до строгого абсолюта и одновременно пластичен: её можно назвать и поэмой, и литературоведческим эссе.Анатолий Гаврилов родился в 1946 году в Мариуполе. Не печатался до 1989 года.


Рекомендуем почитать
Необычайная история Йозефа Сатрана

Из сборника «Соло для оркестра». Чехословацкий рассказ. 70—80-е годы, 1987.


Как будто Джек

Ире Лобановской посвящается.


Ястребиная бухта, или Приключения Вероники

Второй роман о Веронике. Первый — «Судовая роль, или Путешествие Вероники».


23 рассказа. О логике, страхе и фантазии

«23 рассказа» — это срез творчества Дмитрия Витера, результирующий сборник за десять лет с лучшими его рассказами. Внутри, под этой обложкой, живут люди и роботы, артисты и животные, дети и фанатики. Магия автора ведет нас в чудесные, порой опасные, иногда даже смертельно опасные, нереальные — но в то же время близкие нам миры.Откройте книгу. Попробуйте на вкус двадцать три мира Дмитрия Витера — ведь среди них есть блюда, достойные самых привередливых гурманов!


Не говори, что у нас ничего нет

Рассказ о людях, живших в Китае во времена культурной революции, и об их детях, среди которых оказались и студенты, вышедшие в 1989 году с протестами на площадь Тяньаньмэнь. В центре повествования две молодые женщины Мари Цзян и Ай Мин. Мари уже много лет живет в Ванкувере и пытается воссоздать историю семьи. Вместе с ней читатель узнает, что выпало на долю ее отца, талантливого пианиста Цзян Кая, отца Ай Мин Воробушка и юной скрипачки Чжу Ли, и как их судьбы отразились на жизни следующего поколения.


Петух

Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.


Персона вне достоверности

Пространство и время, иллюзорность мира и сновидения, мировая история и смерть — вот основные темы книги «Персона вне достоверности». Читателю предстоит стать свидетелем феерических событий, в которых переплетаются вымысел и действительность, мистификация и достоверные факты. И хотя художественный мир писателя вовлекает в свою орбиту реалии необычные, а порой и экзотические, дух этого мира обладает общечеловеческими свойствами.


Наследницы Белкина

Повесть — зыбкий жанр, балансирующий между большим рассказом и небольшим романом, мастерами которого были Гоголь и Чехов, Толстой и Бунин. Но фундамент неповторимого и непереводимого жанра русской повести заложили пять пушкинских «Повестей Ивана Петровича Белкина». Пять современных русских писательниц, объединенных в этой книге, продолжают и развивают традиции, заложенные Александром Сергеевичем Пушкиным. Каждая — по-своему, но вместе — показывая ее прочность и цельность.


Мандустра

Собрание всех рассказов культового московского писателя Егора Радова (1962–2009), в том числе не публиковавшихся прежде. В книгу включены тексты, обнаруженные в бумажном архиве писателя, на электронных носителях, в отделе рукописных фондов Государственного Литературного музея, а также напечатанные в журналах «Птюч», «WAM» и газете «Еще». Отдельные рассказы переводились на французский, немецкий, словацкий, болгарский и финский языки. Именно короткие тексты принесли автору известность.


Изобилие

Новая книга рассказов Романа Сенчина «Изобилие» – о проблеме выбора, точнее, о том, что выбора нет, а есть иллюзия, для преодоления которой необходимо либо превратиться в хищное животное, либо окончательно впасть в обывательскую спячку. Эта книга наверняка станет для кого-то не просто частью эстетики, а руководством к действию, потому что зверь, оставивший отпечатки лап на ее страницах, как минимум не наивен: он знает, что всё есть так, как есть.