Берлинская флейта [Рассказы; повести] - [61]

Шрифт
Интервал

Его унижают, бьют, но он старается не унывать, недавно совсем убили, и теперь он самый веселый на кладбище.

С наступлением темноты активизируется работа кладбищенского телеграфа, телетайпы стучат и стучат, короткие слова теснятся и сталкиваются, до рассвета нужно успеть сообщить нечто важное тем, кто еще там, наверху, а те тоже торопятся сообщить что-то свое, линии перегружены, информация идет по корням, камням, стволам и стеблям, тысячи голосов идут противоположно басу, нисходящая секвенция в коде, острая неустойчивость, отклонения, ложная реприза, недосказанность, недоговоренность, незавершенность — рассвет, конец связи.

При определенных условиях алмаз превращается в говно, но и говно при определенных условиях способно превратиться в алмаз.

Мешок лекарств. Выпить их сразу. Негр принес бутылку водки. Тень слева. Тень справа. Это стекло, подумал я, глядя на стекло. На набережной никого. На набережной никого, подумал я. Сейчас будем слушать музыку. Но это чревато детонацией. Лучше, пожалуй, уйти. Неизбежность. Неотвратимость. Несоответствие. Ушел. Он обиделся.


Луч карманного фонарика в туманный вечер. След на снегу от ржавых полозьев. Неудовлетворенность обновкой — слишком мелкая клетка. От локального к универсальному. Ему все нравилось в ней. Он был счастлив. Он спросил. Она взглянула. На полтона выше. На полтона ниже. Послали навестить усопшего, прошел мимо, вышел в поля за гаражами. Время простит. Уже простило. Женщина с красными волосами. Женщина с белыми волосами. Женщина без волос.


Она роется в старых тряпках, чихает от пыли, он лежит на диване и смотрит в створ ее раздвинутых ног, в пах. Пошел снег. Граппа ему понравилась. Приемосдатчица поддала и уснула на ящиках. Ветер стряхнул листья, и они полетели. Зажглись фонари на другом берегу, и свет отразился в воде и в ее глазах.


Там степь, забор, высоковольтное оборудование, стол, стул, клеенка, ветер, эксгибиционист за окном.


Белый цементный двор, пыльный виноград, собачья шерсть. Остатки старого меда в медном баке на чердаке. Паутина. Вечерняя плакальщица и шиповник Гриффсона. Звук флейты падает на вазу, стекло резонирует и сольно отзывается в голове. Эта женщина здесь котируется. К ней всегда очередь. Она у нее, по словам испытавших, как-то странно вибрирует, что снова и снова гонит к ней.

Здесь почему-то не страшно исчезнуть.

Пучеглазость, крикливость, манерность.

Смутная полоса жизни.

Пыль готова всегда взлететь и засыпать и цветы, и глаза.

Боксер поворачивается спиной к сопернику, и тот молотит его по спине в конце августа на ринге, где вместо канатов — бинты, в непосредственной близости от обрыва, откуда открывается вид на море, слободские крыши, железную дорогу.

Нынешним летом произвел ремонт части забора, яму для сбора дождевой воды подправил свежим цементом, в гости ходишь иногда, редко, как и они, чаще все дома, один, в делах, вечером можно сходить на Водопроводную поиграть в домино, ну вина иногда выпьешь домашнего, в театре давно уже не был, на пляже всего один раз за все лето.


Просят пас по левому флангу, и другим не дал, и сам запутался, упал.


Она сидит на диване и смотрит телевизор, он спит, положив голову ей на колени.

Самолет на низкой высоте распылял гербициды, а он подумал, что самолет загорелся.

Красное вино в сумерках на железном мосту, теплые утки над холодным морем в сторону Турции, на ней плащ стального цвета.

Электрическая липкость их ацетатных платьев.

Открыли пивную будку на пустыре, легли на картонные ящики, провалились.

Красная косынка, запах черной смородины, островок чистого песка у калитки, намытого недавним дождем, неопределенность, неустойчивость.

На серванте открытка с изображением поэта в шляпе и с трубкой в зубах под вой вечно голодного соседского пса.

Она мазалась какой-то антиревматической мазью, и запах этой мази стал неотъемлемой частью тех зим.

Мокрые кусты и запах спиртовой эссенции у спуска к их домику.

Блеск темного стекла пузырька из-под мараславина на подоконнике.

Она его поцеловала, когда он спал.

Солдаты долбят лед.

Ветер нагнул кусты желтой акации у школьной мастерской.

Бессмысленная свадьба.

Жених от переутомления на нервной почве потерял сознание.

Бедность лексикона и гардероба.

Вешние воды, капрон, резина.

У нее был тонкий свитер цвета кофе с молоком.

Неопределенность.

Ее сегодня не будет, значит, ничего не будет.

Короткий разряд пробил цинк и воду и вышел через волосы в стекло.

Они никак не могут завершить строительство дома.

Весенний гной измученной души.

Его схватили по ошибке и били кабелем в опорном пункте.

Через полгода после рождения ребенка он стал поколачивать ее.

Проводник недосчитался одного полотенца и предъявил претензии.

Ночь сырая, темная и какая-то пыльная.

Там тоже было много такого.

Грязь вечерняя, хрустящая.

Цветной сахар и ванилин.


Во время прогулки по бульвару он пожаловался на равнодушие, черствость, тупость, цинизм, меркантильность и лицемерие тех, с кем приходится иметь дело, рассмеялся, сказал, что оба мы — два титана эпохи вырождения, что с нас взятки гладки, что время нас давно уже простило и ничего от нас не требует, сказал, что ему сейчас вдруг захотелось назвать меня Мартином, а себя Морисом, далее разговор зашел об официантке ресторана, где мы только что были, что она — бывшая оперная певица и даже очень неплохая, потом вернулись домой и он пожаловался на боли в пояснице, и я как мог сделал ему массаж, после чего он до рассвета рассказывал мне о своей жизни, что определяется коротко — издевательства и глумления, и я как мог стал его утешать, и он, кажется, несколько успокоился и закрыл глаза, уснул и я, проснулся — он уже весь в движении, из его зеленых глаз летят сухие искры — огонь, дым, конвульсии.


Еще от автора Анатолий Николаевич Гаврилов
Берлинская флейта

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Услышал я голос

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Под навесами рынка Чайковского. Выбранные места из переписки со временем и пространством

Новая, после десятилетнего перерыва, книга владимирского писателя, которого называют живым классиком русской литературы. Минималист, мастер короткого рассказа и парадоксальной зарисовки, точного слова и поэтического образа – блистательный Анатолий Гаврилов. Книгу сопровождают иллюстрации легендарного петербургского художника и музыканта Гаврилы Лубнина. В тексте сохранены особенности авторской орфографии и пунктуации.


Вопль впередсмотрящего [Повесть. Рассказы. Пьеса]

Новая книга Анатолия Гаврилова «Вопль вперёдсмотрящего» — долгожданное событие. Эти тексты (повесть и рассказы), написанные с редким мастерством и неподражаемым лиризмом, — не столько о местах, ставших авторской «географией прозы», сколько обо всей провинциальной России. Также в настоящее издание вошла пьеса «Играем Гоголя», в которой жанр доведён до строгого абсолюта и одновременно пластичен: её можно назвать и поэмой, и литературоведческим эссе.Анатолий Гаврилов родился в 1946 году в Мариуполе. Не печатался до 1989 года.


Рекомендуем почитать
Англичанка на велосипеде

Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.


Необычайная история Йозефа Сатрана

Из сборника «Соло для оркестра». Чехословацкий рассказ. 70—80-е годы, 1987.


Как будто Джек

Ире Лобановской посвящается.


Ястребиная бухта, или Приключения Вероники

Второй роман о Веронике. Первый — «Судовая роль, или Путешествие Вероники».


23 рассказа. О логике, страхе и фантазии

«23 рассказа» — это срез творчества Дмитрия Витера, результирующий сборник за десять лет с лучшими его рассказами. Внутри, под этой обложкой, живут люди и роботы, артисты и животные, дети и фанатики. Магия автора ведет нас в чудесные, порой опасные, иногда даже смертельно опасные, нереальные — но в то же время близкие нам миры.Откройте книгу. Попробуйте на вкус двадцать три мира Дмитрия Витера — ведь среди них есть блюда, достойные самых привередливых гурманов!


Петух

Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.


Персона вне достоверности

Пространство и время, иллюзорность мира и сновидения, мировая история и смерть — вот основные темы книги «Персона вне достоверности». Читателю предстоит стать свидетелем феерических событий, в которых переплетаются вымысел и действительность, мистификация и достоверные факты. И хотя художественный мир писателя вовлекает в свою орбиту реалии необычные, а порой и экзотические, дух этого мира обладает общечеловеческими свойствами.


Наследницы Белкина

Повесть — зыбкий жанр, балансирующий между большим рассказом и небольшим романом, мастерами которого были Гоголь и Чехов, Толстой и Бунин. Но фундамент неповторимого и непереводимого жанра русской повести заложили пять пушкинских «Повестей Ивана Петровича Белкина». Пять современных русских писательниц, объединенных в этой книге, продолжают и развивают традиции, заложенные Александром Сергеевичем Пушкиным. Каждая — по-своему, но вместе — показывая ее прочность и цельность.


Мандустра

Собрание всех рассказов культового московского писателя Егора Радова (1962–2009), в том числе не публиковавшихся прежде. В книгу включены тексты, обнаруженные в бумажном архиве писателя, на электронных носителях, в отделе рукописных фондов Государственного Литературного музея, а также напечатанные в журналах «Птюч», «WAM» и газете «Еще». Отдельные рассказы переводились на французский, немецкий, словацкий, болгарский и финский языки. Именно короткие тексты принесли автору известность.


Изобилие

Новая книга рассказов Романа Сенчина «Изобилие» – о проблеме выбора, точнее, о том, что выбора нет, а есть иллюзия, для преодоления которой необходимо либо превратиться в хищное животное, либо окончательно впасть в обывательскую спячку. Эта книга наверняка станет для кого-то не просто частью эстетики, а руководством к действию, потому что зверь, оставивший отпечатки лап на ее страницах, как минимум не наивен: он знает, что всё есть так, как есть.