Берлинская флейта [Рассказы; повести] - [58]

Шрифт
Интервал

Долбил лед, камень, толстые шкуры, тащил на горбу, в руках, в зубах ношу других, в том числе и мою…

Шаги, чьи-то шаги, немного шаркающие — неужели?! Да, это его шаги, это он, почувствовав, что погибаю, бросил все и примчался сюда!

Нет, это Георгий — ужинать зовет.

Что-то грузинское, вино, фрукты, кофе, рассказывает что-то о себе, о своем детстве, но я сейчас там, где осенняя роща на берегу пруда, деревянный мостик, поле, последние полевые цветы, лес, дальняя скороговорка железнодорожной сортировочной станции, тихие аллеи, опавшие листья, дачи, котельная, столовая, минарет водонапорной башни, луна над минаретом, отражение огней в темной воде, высокие сосны, кусты, дачная музыка, — наверное, там он сейчас, наверное…

Ничего нет.

Ничего нет и уже, кажется, не будет.

Тогда садишься в трамвай номер один и едешь мимо старого городского кладбища, школы, кинотеатра, парикмахерской, маслобойни, плавбассейна, больницы, реки, камышей, садов, парка, где тогда признался ей в любви, все ближе дыхание молоха, пролом в стене, огонь, дым, грохот, подъем по крутой железной лестнице, выход на эстакаду, одно движение — и ты летишь вниз, в жидкий шлак, и это твой последний полет на фоне тремолирующих газгольдеров и хорала кауперов.


Суп пакетный, крабовый, канадский, дешевый, картошка, селедка, чай.

Деньги нужно экономить.

Ей нужна хорошая флейта.

Она учится.

Это он вынудил меня отдать ее в музыкальную школу.

Ты вынудил — ты и покупай.

Перепроизводство музыкантов, художников, литераторов, скульпторов, режиссеров, композиторов, танцоров — армия сумасшедших.

Вот и здесь уже появились желтые листья.

Доминанта, субдоминанта.

Срез больной акации в процессе обработки дает хорошую фактуру.

Уролесан вытек — сульфадиметоксин подмок.

Дай чуть назад, и поехали вперед.

Покупая антрацит, мы покупаем уголь, но не блеск его.

Звук — колебание воздуха.


Мир полон звуков.

Целая нота — это четыре удара ботинком в харю.


Дождь, Шёнеберг, кафе. Дождь, дым, вопли. Пьяные инвалиды в инвалидных колясках, одинокая пьяная дремлет, склонившись на стол, с пивом и газетой клюет носом толстяк, вбегает и выбегает серб, кажется, сумасшедший, бармен с лицом уголовника, и она, талантливая, спивающаяся, с лицом чем-то удивленной обезьяны, и бездарь с лицом мертвеца.


Зря проживаешь деньги немецких налогоплательщиков.

Бессмысленность твоего пребывания здесь становится все более очевидной.

И он молчит.


Моника принесла розы и поставила в вазу. Ужин. Они собираются в Париж. Не составлю ли я им компанию?

Париж… какой уж тут Париж…


Стоишь и держишь в руках горячую свечу зажигания.

Лежишь и держишь в руках холодную, восковую.

Или заталкиваешь ихтиоловую в прямую кишку.

Хладнокровие как залог успеха.

Опережающая скорость тени тела.

Изогнутость кактуса есть результат воздействия компьютера.

Негр идет по тропинке.

Осенняя пчела ползает по бумажным цветам, а что она там ищет и где она будет зимовать — неизвестно.

Он потерпел поражение в борьбе с мещанством и вынужден был покинуть родину.

Не берись за работу круто, входи в работу исподволь. Телеграфное отделение: на «Люксе» — цветы, на «Делюксе» — тоже, только перечеркнутые лентой крепа, то есть «Последняя лента Крэппа», конец.

Впрочем, «Люксом» можно поздравить усопшего, а «Делюксом» — новорожденного.

На одном огороде все сгорает от недостатка влаги, на другом все гниет от ее переизбытка.

Вода прибывает, лед посыпан золой.

Сдвиг на полтона вверх — вода прибывает.

Сдвиг на полтона вниз — лед посыпан золой.

Никогда не поздно учиться.

Познания прибывают.

Везде что-то есть.

Пошел в Большой театр, но из-за поноса не дошел — и больше никогда не ходил.

Да, они там живут, и железная дорога за отрезанные ноги дала ему квартиру, и он сейчас рисует.

Арка, двор, дверь, присутствовали: связист, связистка, литейщик, милиционер, газоспасатель, лаборантка химводоочистки.

Экзальтированная дама воскликнула, что он сегодня герой дня, он ответил, что меняет героя дня на героя ночи.

Сестра-хозяйка в синем ватнике сказала, что с этой дачи только что съехал Шнитке.

Опоздали на завтрак, и хромая официантка хмуро заметила, что Шостакович никогда не опаздывал.

Увидели в аллеях сквозь ночную метель женщину, побежали, но то была снежная баба.

Дорога после дождя.

Степь зимой ночью за городом.

Из глины всегда можно что-то сделать.

Надежда на сбыт полудрагоценных камней не оправдалась.

Укроп плохой, помидоры почернели.

У нас были пчелы.

Летом в степи жарко и скучно.

Она учится в четвертом классе, у нее золотые сережки, маникюр, педикюр, перманент.

Паркетный пол не без изъяна в смысле скрипа, но легкого.

Она купается в корыте.

Блеск и ломкость ногтей.

Облака и вода — в одном направлении.

Он любит военную и приключенческую литературу.

У нее радикулит и опущение правой почки.

Первый спился, второй не пьет, но идиот.

И там была черепица, и здесь черепица.

Вдруг куда-то исчез чемодан.

Показалось.

Вдруг куда-то исчезли деньги.

Показалось.

И там под мостом протекала жизнь железной дороги, и здесь под мостом протекает жизнь железной дороги.

Сдвиг на полтона вниз и переход в первоначальную тональность.

В первом классе у меня была похвальная грамота.


Еще от автора Анатолий Николаевич Гаврилов
Берлинская флейта

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Услышал я голос

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Под навесами рынка Чайковского. Выбранные места из переписки со временем и пространством

Новая, после десятилетнего перерыва, книга владимирского писателя, которого называют живым классиком русской литературы. Минималист, мастер короткого рассказа и парадоксальной зарисовки, точного слова и поэтического образа – блистательный Анатолий Гаврилов. Книгу сопровождают иллюстрации легендарного петербургского художника и музыканта Гаврилы Лубнина. В тексте сохранены особенности авторской орфографии и пунктуации.


Вопль впередсмотрящего [Повесть. Рассказы. Пьеса]

Новая книга Анатолия Гаврилова «Вопль вперёдсмотрящего» — долгожданное событие. Эти тексты (повесть и рассказы), написанные с редким мастерством и неподражаемым лиризмом, — не столько о местах, ставших авторской «географией прозы», сколько обо всей провинциальной России. Также в настоящее издание вошла пьеса «Играем Гоголя», в которой жанр доведён до строгого абсолюта и одновременно пластичен: её можно назвать и поэмой, и литературоведческим эссе.Анатолий Гаврилов родился в 1946 году в Мариуполе. Не печатался до 1989 года.


Рекомендуем почитать
Беги и помни

Весной 2017-го Дмитрий Волошин пробежал 230 км в пустыне Сахара в ходе экстремального марафона Marathon Des Sables. Впечатления от подготовки, пустыни и атмосферы соревнования, он перенес на бумагу. Как оказалось, пустыня – прекрасный способ переосмыслить накопленный жизненный опыт. В этой книге вы узнаете, как пробежать 230 км в пустыне Сахара, чем можно рассмешить бедуинов, какой вкус у последнего глотка воды, могут ли носки стоять, почему нельзя есть жуков и какими стежками лучше зашивать мозоль.


Берега и волны

Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.


Англичанка на велосипеде

Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.


Необычайная история Йозефа Сатрана

Из сборника «Соло для оркестра». Чехословацкий рассказ. 70—80-е годы, 1987.


Как будто Джек

Ире Лобановской посвящается.


Петух

Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.


Персона вне достоверности

Пространство и время, иллюзорность мира и сновидения, мировая история и смерть — вот основные темы книги «Персона вне достоверности». Читателю предстоит стать свидетелем феерических событий, в которых переплетаются вымысел и действительность, мистификация и достоверные факты. И хотя художественный мир писателя вовлекает в свою орбиту реалии необычные, а порой и экзотические, дух этого мира обладает общечеловеческими свойствами.


Наследницы Белкина

Повесть — зыбкий жанр, балансирующий между большим рассказом и небольшим романом, мастерами которого были Гоголь и Чехов, Толстой и Бунин. Но фундамент неповторимого и непереводимого жанра русской повести заложили пять пушкинских «Повестей Ивана Петровича Белкина». Пять современных русских писательниц, объединенных в этой книге, продолжают и развивают традиции, заложенные Александром Сергеевичем Пушкиным. Каждая — по-своему, но вместе — показывая ее прочность и цельность.


Мандустра

Собрание всех рассказов культового московского писателя Егора Радова (1962–2009), в том числе не публиковавшихся прежде. В книгу включены тексты, обнаруженные в бумажном архиве писателя, на электронных носителях, в отделе рукописных фондов Государственного Литературного музея, а также напечатанные в журналах «Птюч», «WAM» и газете «Еще». Отдельные рассказы переводились на французский, немецкий, словацкий, болгарский и финский языки. Именно короткие тексты принесли автору известность.


Изобилие

Новая книга рассказов Романа Сенчина «Изобилие» – о проблеме выбора, точнее, о том, что выбора нет, а есть иллюзия, для преодоления которой необходимо либо превратиться в хищное животное, либо окончательно впасть в обывательскую спячку. Эта книга наверняка станет для кого-то не просто частью эстетики, а руководством к действию, потому что зверь, оставивший отпечатки лап на ее страницах, как минимум не наивен: он знает, что всё есть так, как есть.