Белый свет - [131]

* * *

До начала учебного года оставались считанные дни, и Шакир отправился в больницу навестить Саяка. Когда начнутся занятия, времени на это не будет. До города путь не близкий: засветло уходишь, а возвращаешься на закате.

…Он и возвращался из города в кыштак, когда багряное солнце опускалось над далекими холмами. Кончался день тяжелый, душный. Дорога утомила Шакира, ему уже давно хотелось пить, и он свернул к роднику. Оттуда, с холма, вдруг увидел людей, снующих возле дома Бекмата. Сразу вспомнились разговоры женщин: «Бекмат скоро женится на директоре школы Кыйбат. Не упади этот несчастный слепой с тополя, уже давно сыграли бы свадьбу. Дай бог им счастья, не век же Бекмату ходить бобылем. Кыйбат тоже еще молодая, потеряла мужа — не вернулся с войны. Оба мечены горем, оба одинокие. Пусть соединятся. Пока человек жив, как не думать ему о счастье».

«Наверное, готовится свадьба», — подумал Шакир, и сердце его глухо забилось. Припав к роднику, он торопливо напился, потом умыл лицо и быстро зашагал в кыштак, опасаясь, что свадьба Бекмата может начаться без него. Из всех взрослых в кыштаке самым близким для Шакира был Бекмат. «Пусть будут счастливы», — невольно повторил он слова женщин, но тут же и осудил Бекмата: почему устраивает свадьбу, не дождавшись Саяка.

К дому Бекмата Шакир подходил на спеша, исполненный чувства собственного достоинства и обиды за Саяка.

— Бекмат-аке женится? — спросил он как бы между прочим у своего отца, выходящего со двора Бекмата.

— Что ты говоришь глупости, — растерянно ответил отец. — Рана у Бекмата открылась, видно, шевельнулся стальной осколок. Несчастный Бекмат целую ночь в беспамятстве. Не знаем, как доставить его в больницу, боимся, не довезем…

На рассвете из дома Бекмата донесся крик и плач.

— Миленький мой, свет очей моих! Как жить без тебя?! Что будет с нашим слепым?! — задыхаясь, причитала тетушка Бекмата, Кумуш, маленькая, со сморщенным лицом старушка, жившая на другом конце кыштака. Дрожащий голос ее тонул в людском плаче.

Близких родственников, кроме одинокой старушки Кумуш и Саяка, у Бекмата не было. И потому не было на похоронах в голос рыдающих мужчин, отдающих скорбным криком последнюю почесть умершему.

Скорбное молчание было последней почестью Бекмату. Проводить его пришли люди и из соседних кыштаков.

После полудня старики и вернувшиеся с войны мужчины, подняв погребальные носилки на плечи, поочередно сменяясь, понесли на кладбище тело Бекмата.

…Вечерело. Отец Шакира, уронив голову, сидел на чарпае, тяжело вздыхая:

— Бедный джигит… О, бренный мир! Утром был человек, а вот вечер, и его уже нет… Ты, Бекмат, — праведник, погибший от руки врага. Но что ждет твоего племянника?

За домами вздымались едва заметные кизячные дымки. Небо все больше темнело. В некоторых окнах зажегся тусклый, неясный свет.

Все по-старому. Ничего не изменилось в кыштаке.

* * *

Саяк явился через месяц после смерти Бекмата. Из больницы его привезли на машине в контору сельсовета. А домой Саяка доставил верхом на лошади краснощекий, с бородкой клинышком председатель сельсовета.

Сидя за спиной председателя, Саяк улыбался, обнажая свои крупные зубы. Поворачивал голову, прислушиваясь к знакомым звукам и шорохам, с наслаждением впитывая запахи родного кыштака, по которому так соскучился. И прежде худой, Саяк еще больше осунулся.

Соседи собрались у двора Бекмата, помогли Саяку спешиться. Немного прихрамывая он зашагал к дому, но вдруг остановился.

— Бекмат-аке! Где мой Бекмат-аке?

Никто не ответил.

— Почему меня не привез Бекмат-аке?

— Пошли в дом, — отец Шакира взял его за руку. — Саяк, — сказал он, — у Бекмата открылась рана в легких, и он погиб, будто сраженный мечом. Крепись, мой дорогой! Мы все проливали по нему слезы… Теперь нет среди нас Бекмата — такова воля судьбы.

Саяк замер.

Услыхав голоса во дворе, старушка Кумуш, совсем обессилевшая после смерти Бекмата и оставшаяся в его доме, начала плакать.

Саяк вздрогнул, лицо его исказилось, он шагнул к двери, толкнул ее со всей силой и с криком бросился к бабушке, лежавшей у стены. Старушка ослабевшими руками обняла голову своего слепого внучатого племянника, поцеловала его в лоб. Саяк поднялся, руками ощупал стену и нашел серую шинель Бекмата, висевшую на своем прежнем месте. Он сорвал ее с гвоздя и, прижав к груди, упал на пол, содрогаясь в безудержных рыданиях.

Люди хотели поднять Саяка, но председатель сельсовета остановил их:

— Не надо. Пусть вырвется из него горе… — и, утерев слезу, тяжело сел на курсу[60].

Рыдания Саяка становились все глуше, и, обессилев, он умолк.

— Отведите меня на могилу Бекмата-аке, — попросил он чуть слышно.

Люди привели его на кладбище. Наверно, Саяк узнал могилу Бекмата по запаху свежей земли. Рванулся вперед, когда до могилы оставалось еще с десяток шагов. Его не смогли удержать, и он упал, обнимая рыхлую землю. Его потихоньку успокаивали, старались поднять.

Сжимая в кулаке могильную землю, Саяк распрямился и закричал, размахивая ею над головой:

— Бекмат-аке, опора моя… Слышишь меня?..

— Саяк, ты что, ума лишился? — сказал кто-то. — Нельзя так громко плакать. Грех это.