Белый свет - [12]

* * *

В тот же памятный день к Маматаю приехал отец, старый Каип. Поглаживая седые вислые усы, он пристально всматривался в осунувшееся лицо сына. С тех пор как они виделись в последний раз, Маматай сильно изменился. И старик, обычно чутко настроенный на любое душевное состояние сына, теперь тщетно пытался угадать причины происшедших с Маматаем перемен. И Каип, обычно заводящий разговор издалека, сегодня начал его неудачно, напрямую — явный знак стариковской рассеянности.

— Стало быть, перешел на новую работу? — нервно поглаживая усы, спросил он. — А зарплата как, повысится?

— Не знаю, — уклонился от ответа Маматай.

Но старик не унимался. Он не понимал, как это можно легкомысленно относиться к такому вопросу.

— Как это так, не знаю? Тебя переводят на новую работу, а ты не поинтересовался, какая будет зарплата! Что-то ты мудришь, сын, финтишь что-то.

— Ата[4], сколько заработаю, столько и получу, — уже гораздо мягче сказал обиженному отцу Маматай.

— Так-то оно так, — задумался над какой-то дальней своей мыслью отец, — но как мне тебя понять, сынок?.. Ты живешь за тридевять земель от родного дома, один, бог знает как, и все, что дорого нам, тебе не интересно…

— Я сюда не за деньгами приехал, — насупился Маматай, в душе его закипела обида. — Человек должен найти свое место в жизни, свой стержень…

— Сынок, я не против, но все же… — Отец не умел говорить, не умел и убеждать.

Да, Каипу было трудно понять то новое, что появилось в его сыне, а еще труднее было смириться с мыслью, что он, Каип, напрасно старался, устраивая своего сына в институт. «Неустойчивые эти молодые, не хотят учиться, — удрученно размышлял он над поступком сына. — Был бы всеми уважаемым учителем, а теперь, вот тебе, пожалуйста, ушел в простые рабочие, да еще и не спроси ничего». Но нужно было не ссориться, а убеждать, и посему, почесывая свою давно поседевшую голову, он сказал не без ехидства:

— Но если ты не бедный, может, поможешь нам?

— Конечно, — нахмурил брови Маматай, — маме куплю платье, а тебе ичиги[5].

— Ой-ой, — часто моргая маленькими, прищуренными глазами, протестующе замахал руками старый Каип, — и к чему они нам, эти наряды! Одежки и своей до конца дней хватит. Но вот, если есть у тебя деньги, то дай их лучше мне: я на базаре телят дешевых видел. Куплю одного…

— Еще теленка? — удивился такой хозяйственной дотошности Маматай. — Посмотри, отец, во что вы с матерью одеты! Спите под дырявым тряпьем. И все оттого, что в мыслях только одно, где бы и как прикупить домашней скотины.

Такой запальчивости и отпора старик не ожидал от обычно смирного Маматая и молчал, не зная, что возразить.

На другой день Каип упросил сына показать ему комбинат. Старик плохо спал ночью, размышлял о прихотливой судьбе своего первенца и уже под утро решил, что следовало бы посмотреть на то, к чему так быстро и крепко привязался сын.

Получив пропуск, Маматай привел отца в ткацкий цех. С улыбкой следил он за вконец ошеломленным отцом. Старый Каип, быстро-быстро что-то шепча себе под нос и с опаской поглядывая на бешено крутящиеся веретена, время от времени обращался к сыну:

— Ух! Если посадить за прялки тысячу бабок, разве бы смогли такую уйму напрясть, сколько одна эта громадина! — И, наклонившись к уху Маматая, хитро: — Ой аллах… Сколько же стоит одна эта штуковина?

Маматай рассмеялся:

— Точно не знаю, отец. Но, думаю, не менее трехсот рублей.

— Охо-хо, — огорченно вздохнул старый Каип, — каждая стоит, как хорошая породистая корова!..

И в его воображении тотчас возникла картина: большое стадо его, Каипа, коров бредет по косогору Ак-Кии.

В это время Маматай старался исправить стоящий без движения станок. Старику понравилось, как ловко, без боязни орудует его Маматай со станком. И тут же с невольной гордостью он подумал: «Как же это сын так быстро научился управляться с ним?» Но вскоре его внимание привлек натяжной ремень станка, и Каип переключился на него.

— Вай-вай, смотри, сынок, какая подходящая кожа для стременных ремней… Ты бы дал мне его…

Каип был несказанно удивлен, что Маматай — небывалое дело! — решительно отказал ему, но промолчал. А Маматай еще больше расстроился…

«И почему отец такой, — переживал он, возвращаясь домой, — почему норовит все тащить в дом? Себе, все себе. Жадные люди — несправедливые».

А на другой день ранним, еще настоянным на прохладе утром старик засобирался домой. Маматай не удерживал. Каип, тщательно уложив свои покупки, на прощание не утерпел и высказал Маматаю свое отцовское слово:

— Ну хорошо, сынок. Вижу, что даром ты свой хлеб не ешь, и, коль, хочется тебе быть здесь, я со всей душой не против. И все же не сердись, но деньги не транжирь, а копи, береги, собирай да храни, как люди хорошие говорят, по дуплам зубов. Нам с тобой надо копить деньги и разводить скотину.

— Да зачем же, отец? — удивился. Маматай.

— Как это зачем? — Глаза отца вынырнули, как мыши из норок, и тут же спрятались. — Вот ведь ты какой неразумный. Что же ты собираешься всю жизнь бобылем коротать? Так и будешь вечно обнимать свои колени? А жениться надумаешь — нужны будут деньги или нет? Вот то-то и оно… Говоришь, рано тебе жениться? Нет, женить тебя — мой первый долг перед шариатом. Или ты хочешь, чтобы я нарушил священные обычаи? Чтобы все, что я ем, оказалось макроо?