Беллисима - [38]

И в самом деле, не успела девушка заскочить в комнату младших детей, Рубена и Йоли, как следом за ней ворвался Рамиро. Не помня себя от злобы, он вцепился в волосы Эстер.

—Папа, не тронь ее! Не смей ее трогать! — закричал Рубен, повиснув всем телом на Рамиро.

—А ну, кыш отсюда, мелюзга! — завопил тот, пытаясь стряхнуть с себя сына. — Я ей покажу, как надо уважать мужчин!

—Папа, папа, не трогай Эстер, — крикнула насмерть перепуганная Йоли.

Этот крик малышки немного отрезвил Рамиро. Он отпустил Эстер и тут только увидел, что все ее лицо в ссадинах и кровоподтеках.

Рамиро испугался.

—Ну ладно… извини меня… я ведь не хотел делать, тебе больно, ты понимаешь…

С этими словами он, пятясь, скрылся за дверью. Но и там его настиг крик младшей дочери. Йоли:

—Я не хочу, чтобы ты был моим папой! Я тебя не люблю! Ты плохой, и я тебя больше не люблю.

Консуэло в эту ночь глаз не сомкнула.

Она видела, как после ухода Федерико Габи и Рикардо выскользнули из дома, но, ошеломленная визитом Линареса, и пальцем не шевельнула, чтобы их остановить.

Консуэло весь вечер прождала Габи, надеясь, что они где–нибудь в ресторане, сидят и обсуждают все то, что явилось для Габриелы странной новостью. Но часы шли за часами, минул вечер, наступила ночь, а дочери все не было.

В том, что Марисоль не ночевала дома, не было ничего необычного: девушка работала в ночном баре и часто являлась домой под утро.

Но с Габриелой такого не случалось.

Томительно тянулись минуты; Консуэло прислушивалась, надеясь, что вот–вот хлопнет входная дверь и Габи, стараясь не разбудить мать, осторожно прокрадется в свою комнату.

Но вокруг стояла мертвая тишина. С каждым новым оборотом минутной стрелки надежда на возвращение дочери становилась все меньше, пока не исчезла вовсе. И тогда Консуэло ощутила такую безнадежную горечь в душе, что вскочила на ноги и стала метаться по комнате, как раненое животное.

…Она и мысли не допускала, что подобное может случиться! О Боже, почему они с Линаресом не сказали детям самое главное! Ложный стыд заставил ее прикусить язык, или они считали, что правду надо сообщать детям небольшими порциями, постепенно?

Эта картина — брат и сестра в объятиях друг друга — преследовала Консуэло, как страшное видение. Ничего более ужасного с ними произойти не могло. Кровосмешение! Ведь это страшный грех! Чудовищное несчастье, которое может надломить такое нежное и хрупкое существо, как Габриела! Древние боги карали людей этим ужасным грехом за совершенные ими преступления.

Что предпримет Габриела, узнав о том, что Рикардо ее брат? Об этом было страшно подумать.

Среди ночи Консуэло позвонила Артуро. Она была уже не в силах переносить эту пытку в одиночестве и должна была поделиться своими страхами с человеком, который знал о том, что ее дочь и Рикардо брат и сестра.

Артуро тут же примчался и принялся, как мог, утешать Консуэло. Он произносил вслух все эти бессмысленные слова, а сам мучительно думал, что предпринять? Поднять на ноги всю полицию города? Позвонить Линде и посоветоваться с нею? Вызвать сюда на всякий случай и Демокрасио? Но что толку, если то, чего так страшится Консуэло, уже произошло! Не ревность терзала его, ревность в этом случае была неуместна, — глубокая тревога за Габриелу разрывала его сердце. Где она сейчас? Ясно, что не у Линаресов в доме; Федерико бы никогда не допустил, чтобы сестра осталась на ночь с братом. Тогда где? Не в отеле же, не в номерах?

Но почему он, Артуро, не предостерег Габриелу, почему он не рассказал ей обо всем? Ведь он знал, что Габи и Рикардо нравятся друг другу… Но он вбил себе в голову, что между ними ничего быть не должно, и тем самым погубил Габриелу. Почему он молчал? Зачем скрыл от Габи, что ее с Линаресом связывают родственные узы? Но, может быть, ничего не произошло и они просто сейчас где–то сидят и беседуют?.. Артypo и сам не заметил, как задал этот вопрос вслух.

Консуэло обреченно покачала головой.

— Нет, Артуро. Мать всегда шестым чувством ощущает, что происходит с ее детьми. Говорю тебе: моя дочь провела с Рикардо ночь, как женщина с мужчиной. И это непоправимое горе. Непоправимое.

…Рикардо Линарес подбросил хвороста в догорающий на пустынном пляже костер.

— Это наш первый семейный очаг, Габриела, — проговорил он.

Всполохи огня выхватили из тьмы причудливые, фантастические скалы, обступившие песчаный краешек земли, на который с другой стороны накатывали морские волны.

Море, как огромное, таинственное существо, мирно дышало в двух шагах от влюбленных. В его спокойной глубине проплывали одно за другим созвездия, которые с каким–то восторженным накалом горели в бархатной темноте неба. Звезды медленно и величественно переплывали через торжественную ночь, лучшую ночь в жизни Рикардо и Габриелы, которые снова и снова растворялись друг в друге, как эти мерцающие огни во тьме, уносившие с собой одну минуту прекраснее другой.

Сейчас им обоим казалось, что они — единственные жители этой пустынной планеты, которую медленно вращает Время — единственное и бессмертное.

Они беспрестанно целовались и, перебивая друг друга, о чем–то говорили — разговор этот стороннему уху мог бы показаться детским лепетом, из которого, как из пены морской, рождается одно и то же слово — люблю, люблю!..