Бегуны - [78]

Ее удивили многочисленные ритуалы безопасности — она давно не летала. Ее и рюкзак просветили насквозь. Отобрали щипчики для ногтей — жаль, еще вполне приличные, она к ним привыкла. Служащие мерили пассажиров профессиональным взглядом, пытаясь определить, не является ли на самом деле кто-нибудь из них бомбой, в особенности обладатели смуглой кожи или вот эти веселые болтушки — девушки в мусульманских платках. Казалось, миром, куда она направлялась и на границе которого — у желтой линии — сейчас стояла, управляют иные законы: у нее было ощущение, что она уже слышит гул его мрачного безумия.

После регистрации она зашла в «Duty free», купила какую-то мелочь. Нашла свой выход — номер девять, села так, чтобы его видеть, и открыла книгу.

Самолет вылетел вовремя, точно по часам: очередное чудо — огромная, словно дом, машина пленительно выскользнула из земных объятий и плавно воспарила.

После пластикового самолетного ужина все одновременно принялись готовиться ко сну. Лишь кто-то, надев наушники, смотрел фильм о фантастическом путешествии самоотверженных ученых, уменьшенных при помощи некоего «акселератора» до размера бактерии, чтобы изнутри исследовать тело пациента. Она глядела на экран, не надевая наушников, восхищаясь фантастическими съемками: пейзаж, словно со дна морского, карминные коридоры кровеносных сосудов, пульсирующие сужения артерий, а внутри них — агрессивные лимфоциты, напоминающие космических пришельцев, и мягкие мискообразные кровяные шарики, невинные овечки. Стюард ненавязчиво предлагал пассажирам воду — на целый кувшин один ломтик лимона. Она выпила стаканчик.

Когда шел дождь, по тропинкам парка текла вода, промывая их и нанося мелкий светлый песок, на котором потом можно было писать палочкой — песчаные лоскуты словно специально для этого были созданы. Рисовали клетки для игры в классики и принцесс в шарообразных платьях с осиными талиями, а спустя несколько лет — ребусы, признания, любовную алгебру всех этих М + Б = БЛ, означавших, что некий Марек или Мачек любит некую Басю или Божену, а БЛ — это Большая Любовь. Вечно с ней так в самолете: с высоты птичьего полета вдруг видится вся жизнь, моменты, которые на земле казались давно позабытыми. Банальный механизм флешбэка[105], механическая реминисценция.

Когда по электронной почте пришло это письмо, она не сразу поняла, от кого оно — кто скрывается за этим именем и фамилией и почему обращается к ней так фамильярно. Амнезия продолжалась секунд десять — стыдно… Письмо притворялось — как она потом поняла — рождественским, поздравительными. Оно пришло в середине декабря, у них тут как раз начиналась жара. Но содержание явно выходило за рамки обычных праздничных формул. Оно показалось ей зовом через обратный конец рупора — далеким, приглушенным, неясным. Она не все поняла, некоторые фразы ее встревожили, например такая: «Жизнь кажется отвратительной привычкой, над которой я давно уже не властен. Ты когда-нибудь бросала курить?» Да, она бросала. И это было непросто.

Она несколько дней обдумывала это странное послание от человека, которого знала более тридцати лет назад и с тех пор ни разу не видела, которого совершенно забыла, но которого когда-то — на протяжении двух ярких юношеских лет — любила. Она ответила вежливо, по-дружески, совершенно другим тоном, и письма стали приходить ежедневно.

Эти послания лишили ее покоя. Видимо, они разбудили дремавший участок мозга, в котором хранились те годы, раздробленные на отдельные картинки, на обрывки диалогов, на ленточки запахов. Теперь каждый день, когда, собираясь ехать на работу, она садилась в машину и поворачивала ключ в замке зажигания, в ней включались эти записи, фильмы, снятые любительской камерой, выцветшие или даже черно-белые, жанровые сценки, мгновения — бессистемно, бессмысленно, беспорядочно, и, что с ними делать, было совершенно непонятно. Вот, например: они едут за город (хотя скорее это можно было назвать городком), на холмы, туда, где проходит линия высокого напряжения, и разговаривают под аккомпанемент низкого и однообразного жужжания: напряжение не нарастает и не спадает, и эти звуки словно бы образуют аккорд, подчеркивающий важность момента. Они держатся за руки, это время первых поцелуев — странных поцелуев, иначе не скажешь.

Их лицей располагался в старом холодном здании — два этажа широких коридоров, от которых отпочковывались классы. Все кабинеты выглядели практически одинаково: три ряда парт да учительский стол. Доски с темно-зеленым резиновым покрытием — их можно было поднимать и опускать. Дежурному по классу вменялось в обязанность смачивать перед уроком губку. На стенах висели черно-белые мужские портреты, женское лицо было только одно, в кабинете физики — Мария Склодовская-Кюри[106], свидетельство равенства полов. Эти ряды лиц над головами учеников, видимо, должны были напомнить им, что каким-то неведомым образом провинциальный лицей является членом огромной научной семьи, продолжателем великих традиций и частью мира, в котором все можно описать, объяснить, доказать, продемонстрировать на наглядном примере.