Бегуны - [42]

Песок на пляже казался почти белым — мелкий, чистый, с редкими вкраплениями белых ракушек. Доктор подумал, что, наверное, надо разуться — не слишком вежливо ходить по частному пляжу в ботинках.

Вдалеке — он смотрел против солнца, уже клонившегося к закату, но еще яркого, — Блау увидел выходившую из воды женщину. На ней был темный закрытый купальник. Оказавшись на берегу, она наклонилась, взяла полотенце и закуталась в него. Одним концом вытерла волосы. Потом взяла в руки сандалии и зашагала по направлению к смутившемуся доктору. Теперь он не знал, как поступить. Вернуться домой или, наоборот, пойти ей навстречу? Блау предпочел бы встретиться в тиши кабинета, более официально. Но она уже стояла рядом. Протянула доктору руку и с вопросительной интонацией произнесла его фамилию. Среднего роста, лет шестидесяти, загорелое лицо безжалостно исчерчено морщинами — хозяйка явно не берегла его от солнца, иначе, безусловно, выглядела бы моложе. Короткие светлые волосы намокли, липнут к лицу и шее. Полотенце, в которое она закуталась, прикрывает ее до колен, дальше виднеются покрытые ровным загаром ноги и ступни, изуродованные шпорами.

— Идемте домой, — сказала она.

Хозяйка оставила Блау в гостиной, предложив ему сесть, а сама исчезла на несколько минут. Доктор нервничал, краснел, чувствовал себя так, словно застиг ее за туалетом, за подстриганием ногтей. Это знакомство с ее почти обнаженным старым телом, с ее ступнями, мокрыми волосами совершенно сбило Блау с толку. А хозяйка, похоже, ничуть не смутилась. Она вернулась через пару минут — в светлых брюках и футболке, ероша ладонью еще влажные волосы, плотная женщина с дряблыми мышцами рук, кожей, испещренной родинками и пятнышками. Блау представлял ее себе иначе. Он думал, что жена такого человека, как Моул, должна выглядеть по-другому. Как? Высокого роста, более скромная, более элегантная. В шелковой блузке с жабо и камеей у шеи. А тут — купальщица в полотенце.

Она села напротив, поджала под себя ноги и пододвинула к доктору пиалу с шоколадными конфетами. Сама тоже взяла одну, она втягивала щеки, когда жевала. Блау оглядел ее: под глазами мешки, гипофункция щитовидки или просто возрастная дряблость musculus orbicularis oculi[57].

— Итак, вы приехали, — сказала она. — Напомните, пожалуйста, чем именно вы занимаетесь.

Блау поспешно проглотил конфету — ничего, потом возьмет еще одну. Снова представился и коротко рассказал о своей работе и публикациях. Упомянул недавно вышедшую «Историю консервации тел», которую посылал ей вместе с резюме. Сделал комплимент покойному мужу. Сказал, что профессор Моул произвел революцию в области анатомии. Хозяйка дома внимательно смотрела на него своими голубыми глазами, с едва заметной довольной улыбкой, которую можно было принять и за дружескую, и за ироничную. Вопреки имени, в ней не было ничего экзотического. Доктор подумал: а вдруг это не она, может, он говорит с кухаркой или горничной? Закончив, Блау невольно потер руки, хотя ему не хотелось столь явно показывать, что он нервничает, доктор не успел переодеться и чувствовал себя несвежим, и тут хозяйка, словно прочитав его мысли, внезапно поднялась на ноги.

— Идемте, я покажу вам вашу комнату.

Она повела его по лестнице на темный второй этаж, указала дверь. Вошла первой, отдернула красные занавески. Окна выходили на море, солнце освещало комнату оранжевым светом.

Пожалуйста, устраивайтесь, а я приготовлю что-нибудь поесть. Вы, должно быть, устали, верно? Как долетели?

Профессор что-то пробормотал в ответ.

— Жду вас внизу, — бросила хозяйка и вышла.

Блау не мог понять, что произошло: эта невысокая женщина в светлых брюках и старой футболке каким-то незаметным жестом, а может, всего лишь движением брови перестроила все окружающее пространство, все ожидания и представления доктора. Она словно бы отменила его долгое утомительное путешествие и заготовленные заранее речи, все возможные сценарии. У нее были свои. Условия здесь диктовала она. Доктор сдался, не успев и глазом моргнуть. Он поспешно и как-то отрешенно принял душ, переоделся и спустился вниз.

На ужин она подала салат с ржаными гренками и запеченные овощи. Вегетарианка. Хорошо, что он съел рыбу на вокзале. Госпожа Моул сидела напротив — локти на столе, пальцы крошат кусочек гренка — и рассуждала о здоровом питании, о вреде пшеничной муки и сахара, о фермах по соседству, где она покупает экологически чистые продукты: овощи, молоко и кленовый сироп, который использует вместо сахара. А вот вино здесь хорошее. Доктор, усталый и непривычный к алкоголю, после двух бокалов почувствовал себя пьяным. Он выстраивал в уме фразу, но никак не успевал вставить ее в разговор. Когда бутылка опустела, госпожа Моул рассказала ему о гибели мужа. Столкнулись два катера.

— Ему было всего шестьдесят семь лет. С телом ничего не удалось сделать. Оно было в чудовищном состоянии. Совершенно изуродовано.

Блау думал, что вдова сейчас расплачется, но она взяла еще один гренок и покрошила его в остатки салата.

— Он не был готов к смерти, а впрочем, кто из нас готов? — она на мгновение задумалась. — Но я знаю, что муж мечтал об ученике, достойном его, о человеке не просто компетентном, но полностью преданном своей работе, как он сам. Муж был великим одиночкой, вы знаете. Он не оставил завещания, не отдал никаких распоряжений. Следует ли передать препараты в музей? Ко мне уже обращались. Может быть, вы порекомендуете какой-нибудь достойный доверия музей? В последнее время пластинаты окружает такая темная аура… хотя ведь сегодня анатомам вовсе нет нужды охотиться за висельниками, — вдова вздохнула, свернула лист салата в изящный рулончик и сунула в рот. — Но я знаю: муж мечтал, чтобы кто-нибудь продолжил его дело. Некоторые проекты он только начал, я пытаюсь работать дальше сама, но мне недостает его энергии и энтузиазма… Знаете, я ведь по образованию ботаник. Вот, например, есть такая проблема… — начала госпожа Моул и вдруг умолкла. — Ну, неважно, об этом мы еще успеем поговорить.