Беглецы - [28]

— Она там с кем-нибудь разговаривала?

— Ну, мы разговаривали там с другими людьми.

— Я имею в виду, с администрацией.

— Могла. Я думаю, она хотела что-то выяснить.

— Что?

— Не осталось ли пальто.

— И всё?

Суджа выпрямилась и осторожно посмотрела на отца:

— Думаю, да. А что такое?

Он захлопнул лежавший на столе блокнот и оттолкнул его в сторону, а потом тщательно выровнял две ручки.

— Ну так что? — спросил он.

— Да всё, — помедлив, ответила Суджа. — Я была в стороне, рассматривала, что там еще было в магазине.

— Хм. — Он встал, подтянул ремень и поправил брюки. Потом на секунду задержал взгляд на дочери, затем отвернулся. — Тебе надо идти. У тебя еще много домашних заданий.

Суджа подхватила сумку с книгами и надела на плечо. В ней нарастало чувство тревоги, а когда она выходила из здания, почувствовала, как по всему телу пробежал холодок. Аппа неспроста задавал вопросы об их походе две недели назад. Это было похоже на допрос. Зачем ему понадобилось расспрашивать ее о базе? До этого момента Суджа даже не вспоминала об этом, но теперь забеспокоилась, не сделала ли умма что-то не так. Мать была настолько дипломатична и политически подкована, что не могла допустить промах. Может, она оскорбила управляющего? И теперь за ней следят, а на аппу давит Партия, заставляя задавать ей вопросы? У Суджи промелькнула пугающая мысль: он ведь не донесет на умму? Конечно нет!

Ей вспомнилось, как внезапно из их жизни исчез дядя Ху. Он тоже трудился в газете и был близким другом аппы. Дядя Ху приходил к ним в гости почти каждую неделю, до того дня, когда бесследно исчез: ушел на работу, но так там и не появился, и домой тоже не вернулся. Его исчезновение стало первой линией разлома в безопасном и предсказуемом мирке Суджи. Родители никогда о нем больше не говорили, и Суджа понимала, что не нужно у них ничего спрашивать. Но после ареста Чина вопросов становилось все больше, и они все чаще вели к еще большим вопросам, касавшимся внутренней работы Партии и ЦТАК. Теперь аппа интересуется, что говорила умма на базе.

Если бы она только могла поговорить с Чином! «О, Чин, где ты сейчас?» Никому, даже членам своей семьи, нельзя доверять. Дрожа в своем жакетике, Суджа съежилась и с чувством полного одиночества устремилась вперед по холодной улице.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Черные куски антрацита с ужасным грохотом обрушивались на конвейерную ленту, поднимая облака серой пыли, которые расползались по всему цеху. Чин стоял вместе с другими заключенными возле содрогающейся конвейерной ленты, среди какофонии из металлического лязга и пыхтения моторов. Многие десятки мужчин были расставлены в нескольких футах друг от друга по всей длине конвейера, который пыхтел и пульсировал, как огромная гусеница, состоявшая из людей и механизмов.

Напротив Чина оказался тот самый толстяк, которого он встретил в тюремном дворе. Как выяснилось, этого человека звали Хёк, а радом с ним был его более худой и высокий приятель Пэ. Оба они относились к наиболее сильным членам коллектива и ловко выбирали камни с темными и блестящими прожилками антрацита, некоторые из которых были величиной с голову младенца. От каждого щелчка в сочленениях ленты поднималась пыль, отчего все были покрыты слоем мелкого серого порошка, придававшего пальцам и лицам отвратительный мертвецкий оттенок.

Камни сортировали сменами по пять часов, отрабатывая по три смены за день. Тем, кто слабел и падал на работе, давали лишь один шанс подняться. Чин уже видел, как не выдержали двое работников. Один из них был старичок, слишком изможденный, чтобы снова встать на ноги. Все закончилось тем, что его уволокли прочь, и больше его никогда не видели.

После работы заключенные падали без сил в камере, где не было ни мебели, ни удобств, — одни только бетонные стены и два отверстия посередине, которые использовались в качестве туалета. Чин уже не замечал исходившую от них мерзкую вонь и не обращал внимания на тела других мужчин, которые теснились на полу, словно бездомные псы, кладущие друг на друга морды и лапы.

И только когда все засыпали, Чин позволял себе одну слабость — он засовывал руку под рубашку, за кожаный ремень, обернутый вокруг голого тела, где держал пару подаренных Суджей кожаных перчаток. Парень прятал свою драгоценность под рубашкой, чтобы ее не конфисковали. Ему нравилось ощущать перчатки кожей, потому что они были материальным напоминанием о той жизни, в которой у него была Суджа. По мере того как проходили дни, его прошлое казалось ему все менее реальным, и вспоминать о нем становилось все труднее.

Дни на антрацитовой фабрике тянулись бесконечной чередой. Один раз в сутки заключенным давали похлебку из кукурузной муки и соснового луба. Чин чувствовал, что от такого скудного рациона и постоянной физической работы его силы тают. То же было заметно и по Хёку: щеки этого крупного мужчины ввалились, а штаны свободно болтались на поясе. Они все теряли вес.

Чин завел своего роду дружбу с Хёком и Пэ. Он узнал, что его старшие товарищи были членами Партии настолько высокого ранга, что имели возможность ездить в другие страны. Они начали привозить из-за границы сигареты, выпивку и электронику для других членов Партии и однажды попались на продаже этих товаров на черном рынке.