Беглецы - [5]

— И здесь план? На золоте?!

— А ты как думашь! Вот, сдам седни металл на «спецсвязь». Прымуть — сразу Мамилову за кажный грамм двадцать восемь рубликов… Худо–бедно… За то живем — «за план».

— Ну, а если, допустим, сдадите вы на сколько–то больше плана? Ведь больше и получите.

— Получим, брат, сполна получим: наше за казною не пропадеть. Да вот в следвишшый раз, эслиф вовсе не сдадим — все наперед сдали? Каво иссь будем, браток?…Ну, не я, конешна, элиф такия жа — охотники. Нас охота, да рыбалка прокормить. Да огороды. Ну, тайга тожа. Тайга, она, брат, что мама родная…

— Родная–то она родная, а вот не страшно вам сквозь нее, родимую металл ваш возить? Народ здесь разный — не одни «политические»… Лихих людей тоже хватает…

— Политическия тожа разныя. И шпаны середь них — навалом. Но и лихостью здеся не возьмешь. Чтоба мине пристопорить — отряд нужон, ни мене батальону… С минометами, конешна. Без минометов и отряд не возметь…

— Господи! Да один снайпер–кукушка на добром дереве! Как на Финской…

— Да дестерых твоех снайперов собачки мое на лавтаки распустять прежди, как снайперы о том узнають! Они сичас наперед Пашки хедером конбаинским; тайгу чешуть–стрыгуть с километра два, элиф с три по фронту. Мыша не пропустять! А ты «снайпер»… Элиф вот…Сам подумай: тута один тольки пришлый новик в рыйоне появись — все зараз узнають… Ну, ланна, проскочить кто, или, например, банда даже… Сумлеваюся я, но может и такое случисса. Дак что жа она исделаат–та? Например, спротив Пашки? Он, Паша, в тайге все живое за пяток верстов чуеть не хуже евонных кобелей, элиф волка твово. Между прочим, он по чернотропу белку, элиф там соболя — так без собак! Ты эфта могешь понять? И бьеть–то все — в скок да в лет…

— С одним–то глазом?

— Хе! Он, брат, с эфтим «однем» со свого «шмайсеру» за две сотни шагов — черись бутыльное горло — дно вышибаат. И «лимонку» меж стволов в чернолесси за полста шагов укладаат прямехонькя в жестянку спод «Варенье виноградное, брута тышша грамм». Внаклонку поставить жестянку и, значить, «лимонка» тама… «Одноглазый»! Ты с двумями–та, в таку банку литерну за шагов четыри попадешь? Нет, брат, не попадешь. А он не попадааат, а укладаваат в саму банку! Разница. Чтоб так работать — Пашин карахтер иметь надоть: чтоб чеку вырвав, до счету «четыри» «лимонку» в руке подержать. И навесить на «пять». Чтоб не снутри сугроба, элиф с земли рвануло, а накровом, сверьху… А тут и я со своеми орлами — Сивками—Бурками, эслиф что опосля собачков моех, да опосля Паши останесса… Така работа, брат…

— А было?…

— Было. Чего б не быть? Металл жа, — притяга. Не хуже девкиного заду в оконце банном… Было, да ни разу не проходило: система надежна. И мы здеся — дома у сибе. Тайгой идем без пути, дак, все одно, — кажную лесину могем по–имени, да по–отчеству… Дом. И спротив нас с Пашей тольки здешний можеть, кто в тайге рожжен и понимаат ее. Так он тем боле знаат, эслиф не дурень совсем, что спротив собачьего хедеру нету приему… Тольки сила одна — батальон, обратно, с минометами… Дак, и мы не с ложкою: — он ткнул кнутовищем под себя, где под полостями навалом лежали новенькие «шмайсеры» с приткнутыми «магазинами», тускло отсвечивали пулеметные диски, и желтел баллон… огнемета…

— Арсенал!…

— Работа така, говорю… А твоя? Что у тибе на Ишимбе за дело?

— Наледи.

— Так ведь там — ни партии, ни отряду дажа? Эли кто приходить?

— Пожалуй, никто не приходит. Сам — хожу, бывает. На Горбылек хожу к старикам — на факторию. На Центральный — раз в два месяца, отмечаться к коменданту. И с отчетом — к Симаранову. Ну, по дороге наведываюсь на Вениаминовский, на Кировский, бывает… В магазин.

— В Чинеуле бываашь? Там ведь у тибе «крестнички» по волку–то твому, хозявы собачков–то схарчёных. Не боисси?

— Не привык бояться, не научили. И они же моего Карьку–сохатенка застрелили и сожрали, упыри.

— Ну, этта ты злисси зазря: "'упыри». У их тайга — дом. И зверь, он и ессь зверь…

— Точно, — и волк — зверь…

— Не залупайси, брат. Сохатенок — не волк. От него урону нету. А в тайгу, эслиф он твой, — чего было его пушшать? Мяса все ж… Элиф, Айболит ты, как в дочкиной книжке. Григорий говорил: полна у тибе изба зверья, — и кот, и волк, и лиса была — была лиса–то?

— Ну, была. Не долго, правда, месяца с два.

— Ободрал?

— Зачем же… Я их живыми люблю. А лиса сама смылась… Ну, а соболь… Этот, паразит, кота моего зарезал… Выгнал я соболя.

— Эфтого–то уж точно — ободрать надо было. Соболь все же… Ты в Чинеуле у кого бываашь?

— У Соседовых, — у дяди Миши и тети Ольги.

— Соседовы — хорошие люди.

— Хорошие: гостеприимные, теплые очень…

— Тёплые? Это как же понимать: «тёплые»? Алкаши, что ли?

— Нет! Ну, добрые, отзывчивые. Стараются помочь, даже если не просят их…

Так, с разговорами, через несколько часов вынеслись мы в кромешной темени зимнего предутра на «Больничную сторону» Южно—Енисейска. Редкие огни его завиднелись по–над укрытым льдом и снегами Удереем. Лошади стали, упершись мордами в высокий снежный вал от «клина», за которым угадывалась расчищенная дорога. Тычкин поднялся с кошовки, подал мне руку, а когда я встал на ватные ноги, помог надеть тяжелый рюкзак: