Беда - [37]

— Хорошо, по-моему, хорошо.

— Дайте-ка, — раздался снизу низкий, густой бас. Это вытянул обе руки с толстыми, сильными, узловатыми пальцами Попов.

— Покажи ему, он должен лучше понимать это дело! — громко сказал Иванов.

А тем временем разговор Иванова с Коловоротовым о якутской лиственнице уже успел зайти достаточно далеко.

— Лиственница — это чрезвычайно интересное дерево, — говорил Семен Ильич, который подробнейше и довольно-таки утомительно, как это часто бывает, когда развязывается язык у немногословных и медлительных людей, перечислял достоинства лиственниц. — Я много лет работал в районах. Там на самых давнишних могилах кресты…

— Да и вообще деревянные постройки, — подсказал Иванов. — Разные старинные дома и жилища…

— Да, да! — Семен Ильич запнулся и почувствовал облегчение, когда его выручил собеседник. Если над людьми висит угроза гибели, нельзя говорить о смерти и могилах. — Да! Например, в Мегино-Кангаласском районе есть церковь, построенная двести лет назад. Видели бы вы эти бревна, — их никакой топор или пила не возьмет. Просто камень или кость! Вот как окрепли от времени.

— Замечательно!

— Мелкослойная, обращенная к северу, сторона лиственницы бывает особенно прочна. Якуты делают из нее очень хорошие лыжи и самострелы. Они и гибкие и прочные, как сталь.

— Эта не будет прочной, — прогудел Попов, вращая своим глазом, выглядывавшим из-под толстого слоя несуразно обмотанной вокруг головы и лба, бурой от крови повязки.

— Не будет! Напрасно мы сушили ее с этой вот стороны, — сказал Вася, думая, что Попов имеет в виду трещины, и наклонился над ним.

— Нет, не оттого. Огонь проник и вовнутрь.

Попов положил дощечку рядом с собой и слегка нажал на нее пальцами. Раздался треск. Не тот резкий треск, с каким ломается или раскалывается прочное дерево, а какой-то глухой, хлипкий звук, будто сломалась старая, трухлявая деревянная коробка.

Попов ахнул и быстро отдернул руку. Воцарилась напряженная тишина. Даже тихо стонавший Калмыков будто тоже услышал что-то и умолк. Казалось, люди в одно мгновение лишились чего-то такого, с чем были связаны все их надежды, все их светлые мечты.

Попов, только что говоривший о непрочности дерева, теперь считал себя во всем виноватым и нисколько не удивился бы и не обиделся, если бы товарищи бросились на него с кулаками.

— Сломал? — тихо спросил Иванов у Коловоротова.

— Сломалась, — шепотом ответил Коловоротов и громко повторил: — Сломалась! Не надо было наружной стороной класть в огонь.

— Не оттого! — Попов шумно вздохнул и, пытаясь сесть, резко дернулся, но сесть не смог. — Не оттого, — устало повторил он.

Тогойкин, будто очнувшись от сна, одним движением длинных рук сгреб обломки дерева и, высунувшись наружу, выкинул их.

— Коля! — позвал Иванов.

Тогойкин обернулся. Иванов лежал, глядя на него. Коловоротов сидел рядом и в смятении часто-часто кивал головой. Катя что-то беспокойно шептала Даше, а та, низко склонив голову, тихо утирала ладонью слезы.

— Товарищ Тогойкин! — Голос Иванова приобрел повелительную интонацию.

Тогойкин поднял оставшуюся щепку и несмело подошел к Иванову.

— Сломалась? — Иванов качнул головой в сторону Попова.

— Да! — резко ответил Тогойкин.

— Я только слегка, — смиренно пробормотал Попов.

— Не совсем сломалась…

— Совсем! — резко перебил Васю Николай. — Вот, совсем, вдребезги.

Щепка переходила из рук в руки. Всем хотелось знать, что произошло.

Жар пламени проник глубже обугленного слоя и превратил всю древесину в хрупкую желтую труху, и белая заболонь под корой растрескалась, как старый лак.

— Надо иначе, огонь не годится. Завтра… — начал было Тогойкин.

— Ха-ха-ха! Ха-ха, ха-ха! — ошеломил всех истерический хохот Фокина. А все-то думали, что он спит крепким сном. — Ха-ха-ха!.. Ну и чудо-лыжи! Ха-ха-ха!..

Все повернулись к Иванову. Люди надеялись, что он прекратит этот неуместный смех.

— Товарищ Фокин! Товарищ капитан! — гневно окликнул его Иванов, но тот продолжал хохотать и громко выкрикивать какие-то бессвязные слова. Иванов все с большим недоумением глядел на него и наконец, не на шутку встревоженный, обернулся к девушкам и глухим голосом приказал: — Воды ему!

Кружку с водой, которую Фокину тотчас подала Катя, тот торопливо выдернул из ее рук, жадно припал к ней губами и, уже пустую, толкнул по полу. Затем он немного отдышался и, сверля Тогойкина свирепым взглядом, зло процедил сквозь зубы:

— Славный герой! Выходи в полночь и выпроси у своего деда серебряные лыжи!..

— У какого деда? — в недоумении спросил Тогойкин, подумав, не бредит ли Фокин.

— А у великого якутского шамана!

— Мой дед был охотником.

— Да-а? А ты второго попроси! Ведь у каждого человека два деда.

— Другого не знаю. Умер еще до моего…

— Вот-вот! У того, который умер «до»!

Иванов помахал рукой в сторону Тогойкина: не обращай, мол, внимания.

— Завтра плаху дадите мне! — Попов вытянул вперед руку со скрюченными пальцами и несколько раз подергал плечами, порываясь сесть. — Я ее… Я разгрызу ее зубами, я выскребу ее ногтями! Неужто можно быть мужчиной только тогда, когда есть топоры и пилы? — Заметив, что Фокин собирается что-то сказать, Попов стукнул пяткой здоровой ноги так, что дрогнул весь их «дом», и громовым голосом выкрикнул одно только слово: — Молчи!