Барон Магель Поправка курса - [9]

— Почему?

— Полагаю, он не хочет, чтобы о случившемся узнал отец. Никитин-старший, говорят, человек строгий. Решит, что сын пустился в разгул, связался со скверной компанией, и законопатит в саратовскую губернию.

— Саратовская губерния — хорошая губерния. Одна Волга дорогого стоит.

— Это я образно выразился, Пётр Александрович. Образно.

— А… Я сразу не сообразил. Если больной настаивает на соблюдении тайны, кто я такой, чтобы тайну нарушать? Правда, если полиция…

— Полиция вас беспокоить не станет, это Елена Ивановна берёт на себя.

— Тогда не вижу причин для волнений. За исключением того, что где-то рядом остался неведомый злодей.

— И в самом деле неведомый. У Никитина ничего не пропало. Зачем кому-то бить совершенно незнакомого человека по голове? Кстати, Никитин съезжает. Тут, говорит, ему тревожно.

— И куда же?

— Ко мне. Я держу небольшой пансион. Скромный, но и дешевле, чем здесь. К тому же у Никитина легочный процесс, для этого он в Ялту и приехал.

— Туберкулёз?

— Направивший доктор не уверен. Считает, последствие перенесенного воспаления легких. Понаблюдаю, а там и решу.

— Что ж, Никитину повезло вдвойне. Заполучить сразу и кров, и лучшего доктора. Удача.

— Я слышал, вы покупаете дом?

— Да, я же говорил. Хочется покоя. Доставшийся мне от отца дом я передал сестре, но сейчас, когда она умерла, жить с племянниками? И неудобно, и ни к чему. Петербург не для меня. Ялта веселее. Правда, есть вероятность получить по голове, но в Петербурге зарезать могут, так что и здесь Ялта выигрывает.

— Вы преувеличиваете. Поверьте, за те годы, что я здесь, это был первый случай подобного рода. Нет, бывает в бедных кварталах всякое, но это спор славян между собой, не более. Подерутся, отлежатся, помирятся. А вот чтобы злодейски… Тут более жулики, карманники, а по голове — нет, нет, это нелепость.

— Надеюсь. Потому и думаю о своем доме. Перевезу кое-какие вещички… У меня картин с дюжину будет. Айвазовский, Левитан, Федотов, Тропинин… Увидите, — пообещал я. И улыбнулся мечтательно.

— Тоже наследство?

— Нет, сам покупал. Всё больше по случаю.

О том, что среди купленных по случаю у самих живописцев картин есть и Леонардо, я не сказал. Той картины нет в каталогах, потому будет картиной неизвестного художника.

И мы вернулись в торговый зал.

— Вот, господа, посмотрите, что пишут, — Синани показал нам свежую газету из тех, что доставил мальпост, пока мы с Альтшуллером вели докторские разговоры.

— И что же пишут?

— Смотрите, «Новости дня». «Нам сообщают, что известный драматург доктор Чехов открывает в Ялте на свои средства санаторию для земских учителей, страдающих лёгочными болезнями. Всё пребывание на морском побережье, включая лечение, питание и проживание, будет для учителей совершенно бесплатным, и даже средства на дорогу доктор Чехов возместит из гонораров, полученных за постановку пьес. Подробности будут завтра».

— Позвольте, — Альтшуллер взял газету и стал читать. — Возмутительно! И это уже в третий раз!

— В четвертый, — поправил Синани.

— Простите, господа, а в чем причина вашего негодования?

— В том, госпо… В том, Пётр Александрович, что Антон Павлович санаторию не открывает и не собирается открывать. Ни для учителей, ни для врачей, ни для купцов третьей гильдии, — сказал Синани.

— Состояние здоровья Антона Павловича таково, что он не занимается медицинской практикой. Совершенно. И никаких санаторий, разумеется, не заводит, — добавил Альтшуллер.

— И ведь не только в «Новостях дня» прочитают сию заметку. Провинциальные газеты перепечатают её многажды, и вся Российская Империя возликует — в Ялте лечат бесплатно, на полном пансионе, и ещё деньги на проезд дают! — продолжил Синани.

— И тысячи писем отправят по адресу простому до невозможности, «Ялта, Чехову». В письмах будут благодарить за заботу и просить принять в санаторию. Тысячи, буквально. Малоимущих учителей у нас изрядно, а будут писать и телеграфисты, и письмоноши, и приказчики, и одинокие матери с младенцами, и неодинокие, и без младенцев, и просто просить материального вспомоществования, — добавил Альтшуллер.

— И это бы не беда, а только хлопоты. Но тысячи напишут, а сотни приедут сюда на последние средства, больные, слабосильные, без гроша в кармане, и будут размахивать кто газетой, а кто переписанной от руки заметкой, и требовать санаторию, еду, кров, и, главное, доктора Чехова, который всё это обещал! — сказал Синани.

— И это подорвет и без того слабое здоровье Антона Павловича, — заключил Альтшуллер. — Потому что мы уже видели и подобные заметки, и их результат.

— Но нельзя ли подать опровержение? — спросил я.

— Подать-то можно, и, разумеется, Антон Павлович его подаст. Но прочитают это опровержения куда меньше людей, чем саму заметку. Да и провинциальные газеты могут не напечатать опровержение. И, даже прочитав его, опровержение, многие останутся в сомнениях и поедут на авось, хватаясь за соломинку. Или их повезёт родня, — во вздохе Синани чувствовался пережитый опыт.

— И Антон Павлович будет метаться по городу, пытаясь хоть как-то помочь несчастным, да только ведь помочь можно одному, двум, много десяти, а не сотням и сотням.