1. Понедельник, 15 часов 10 минут.
Я тщательно осмотрел печенку. Хорошая печенка, что нынче редкость. Развелось паразитов — во всех смыслах слова.
Крохотные комочки я поместил в голубиные тушки. Чудесное превращение на счет «Три». Узкое лезвие ножа срезало изумительно тонкие ломтики сала, длинные, полупрозрачные. — Раз!
Запеленав голубей, я разложил их на противень. Два!
Лепо. Но то ли будет.
Духовка жаром объяла будущий шедевр.
Я подумал, подумал, и добавил топленое масло. На очереди — овощи.
— Олежек, душа моя, потерпи. Морковь натощак притупляет ясность вкусовых переживаний, и ты не познаешь истинного блаженства.
Чернов отдернул руку.
— Я не нарочно. Просто привык. Люблю, когда зубы работают.
Время неумолимо приближалось к назначенному часу, но график выдерживался. Наступил важнейший этап — сок заструился на дно противня, и я непрерывно окатывал им голубей, выжидая момент.
Три!
Снятые ленточки сала легли в подогретую глиняную миску, голуби распускались в духовке. Счет шел на мгновения. Немного сладкого молотого перца, духовка прикрыта, сало укладывается на тарелки, духовка распахивается, и поверх сала водружаются румяные голубиные тушки в окружении маленьких овощных пирамидок.
Десять секунд на перемену халата и колпака.
Олег раздвинул створки двери, и я покатил сервировочную тележку по галерее, поглядывая на часы и приноравливая собственный шаги к бегу времени.
Под бой часов мы с Олегом вошли в обеденный зал.
Юра с Иваном томились в ожидании, а первая четверка спускалась по лестнице.
Порядок, как в армии. В немецкой армии.
— Милостивые государи, прошу к столу!
— Потрясающе, просто потрясающе! Петро, ты неисчерпаем! — Анатолий не сдержался. Его можно понять.
С сервировкой Олег справился удовлетворительно. Пусть учится, пригодится. Мне ж пригодилось.
Мы медленно погрузились в обед. Собственно говоря, погрузились они; я держался на поверхности, проверяя реакцию остальных.
Анатолий Борисович посмотрел на свою крохотную рюмочку. Золото, четыре девятки. Нимисов кивнул, и Стачанский поднес ее ко рту. Эх! Таинственный состав неведомым мне образом воздействовал на сосочки языка. Работаю на черный ящик.
Сам Нимисов на сей раз воздержался от снадобий и неспешно, с отрешенным видом поглощал пищу. Ничего, ему по должности положено хранить невозмутимую таинственность.
Анатолий же блаженствовал. Ценитель. Просто смотреть приятно. Да и манеры, нахватанные по Европам, способствовали образу гурмана.
Аркаша ел жадно и быстро. Не обтесался пока, все впереди, прорвется и он в Европу.
Вторая четверка, люди крепкие, в теле, наслаждались неосознанно, инстинктивно, чувствуя, что еда — правильная, и дает счастье желудку, покой душе и силу мышцам.
Юра деликатностью поведения не уступал Анатолию, тоже заграниц навидался. Перехватив мой взгляд, он поднял большой палец:
— Класс!
А мне приятно. Такова уж моя натура. Люблю, когда хвалят.
Иван, погруженный в одному ему лишь ведомое пространство, тем не менее, лучился довольством. Немного напоминает аккумулятор на подзарядке.
Олег грыз морковку. Рад, дорвался сегодняшний мой помощник по камбузу.
Напольные часы лениво виляли маятником. Вторая четверка, как всегда, окончила трапезу раньше. Люди действия. А шахматисты не торопились, вели беседы о гороховом супе — гвозде какого-то турнира, фирменных цыплятах, особенном кофе.
Ровно в половину четвертого все поднялись.
— Спасибо, Петр Иванович. Вы, как обычно, на высоте, — Нимисов отодвинул стул. — Собираемся через час.
Первая четверка поднялась наверх. Время сиесты.
Олег сложил посуду и покатил на кухню.
Юра достал расчесочку, встал перед зеркалом и провел по идеально уложенным волосам.
— Мы с Иваном у моста побродим.
Я вышел вслед. Солнышко крепкое, горное. Тысяча восемьсот шестьдесят над уровнем мирового океана. Внизу шипел Средний Желчуг, окрашенный небом в нефритовый цвет. Как бранзулетка Стачанского. Нефрит, он, говорят, счастливый камень. А шахматисты — люди с причудами.
Я прикинул меню на завтра. Наловить бы форели… Надо с Юрой потолковать. Нимисов одобрит.
Славный, однако, домик. В горах ныне желающих отдыхать мало. Кавказ, однако, хоть и северный. До Чечни добрых двести километров по карте, а ногами и вся пятьсот, если не больше, но все же… Зато — покой и тишина. Место нашел Крутов и убедил, что здесь жизнь куда безопаснее, чем в Москве или Петербурге. Роскошное шале в заповедном месте по демпинговой цене. Мастер, он везде мастер, Юрий наш Михайлович Крутов. Знает, что, где и почем.
Три недели, как мы прибыли в эти безлюдные места. Не знаю, до чего додумались гиганты шахматной мысли, надеюсь, в коней корм. И в королей. Стачанский пробился в гросс-турнир первенства мира, Анатолий с Аркадием — его тренеры-секунданты, а Нимисов — духовный пастырь. Гуру. Психологическая поддержка и тренинг.
А мы — обслуга, охрана. Я, например, повар. Почему бы и нет. Доллары на дороге не валяются. Врачевание нынче не кормит. Меня.
