Банк. Том 2 - [109]

Усталость и, не простую, а страшную, опустошающую усталость почувствовал и находящийся дома Николай, которого обнимала жена. Визит не кого-нибудь, а председателя правления, человека, который хоть и не часто, но все же неоднократно светился по телевидению, его благодарность мужу за решение в высшей степени важного и конфиденциального вопроса по крупному международному мошенничеству, а также изрядная куча денег сделали свое дело… Кстати, а последний штрих в деле-то я и не завершил!

— Питер?

— Yes, Peter is speaking[20]. Придется продолжать по-английски. Поди, не может по-русски на работе…

— Питер, проблема, о которой мы говорили, решена. Самая главная часть выполнена мной лично.

— Уверены?

— Абсолютно. Большая вам благодарность за указание об электричестве, я сам видел потреблявший его прибор. — Раздался отчетливый вздох облегчения

— Great thanks to you, Nikolay!

— Thank you too!

— Bye![21]

В трубке раздались короткие гудки.

— Мда, теперь я сама слышала, что дело международное… Ну ты, Коля, и вымотался!

— Не то слово…

— Такое впечатление, что тебе там от этих жуликов отстреливаться и убивать пришлось…

— Да, убил двоих, из немецкого Люгера…

— Всего-то навсего двоих? — раздался женский смех… Николай, осознав что от неимоверной усталости сказал чистейшую правду, вначале заставил себя смеяться. Мгновением позже, после осознания того, что одно из самых великолепных в мире развлечений, хоть и очень небезопасных — это говорить правду, смех хлынул из Николая могучим потоком, унося с собой изрядную часть усталости.

— Значит, из немецкого Люгера?

— О, я, я…

Смеясь вместе с женой, Николай по достоинству оценил чрезвычайно стремный юмор ситуации… Пожалуй, не стоит в дальнейшем акцентировать внимание на исключительной правдивости сказанных им слов…

Однако, эти слова не были правдой. Во всяком случае относительно количества убитых — точно. Сергей Артемьев открыл глаза и, как практически все проснувшиеся в больнице, увидел белый потолок, подсвеченный уличным фонарем.

— Сережа! Проснулся!

— Машутка… Спасибо тебе…

— Семену Васильевичу спасибо, он, пока там дурака валял и завещание писал, дал мне время уйти потихоньку.

— А он…

— Был второй выстрел и они навряд ли еще раз промахнулись. Кстати, он тебе все оставил, у меня фамилия нотариуса записана.

— Да что мне все… Пускай бы жил да жил… И тебе, кстати, он и тебе тоже все оставил — хоть нового отца у меня нет, но жена-то тут. Как же ты меня в одиночку вытащила? Меня ж двое волокли…

— Пришлось… Ладно, Сережа, ты спи, во сне быстрее выздоравливаешь. Я боялась, что ты не проснешься, сама вон только встала…

— Моя ты Машутка… Сама спи, вон умаялась как, даже в темноте видно…

— Мне-то легко оклематься, а в тебе была дырка насквозь и это куда как посложнее! Спи давай.

— Слушаюсь! — произнес Серега после поцелуя. Он закрыл глаза, с любовью подумал о Маше и под эти приятные мысли вновь провалился в исцеляющий сон.

Глава 100

Если молодой человек только залечивал свою рану, то два более старых солдата только подбирались к поводу вспомнить о них.

— Эх, хороша белая…

— Ну, это она из Москвы, да качественная.

— И не горчит…

— Вообще, Русский Стандарт — он очень даже неплох…

— Да уж, действительно неплох. В Афгане был? Или где попозже?

— В Афгане, дед.

— Толковал я несколько лет назад с одним оттуда. Херово там было, Ваня…

— Эх дед, кто бы говорил… По сравнению с твоими масштабами — так почти не война. Там же у них ни танков, ни авиации, ни артиллерии… Тебя-то небось накрывало?

— Бывало такое… И минометами, и артиллерией, по воронкам прятался… Но у нас была линия фронта, а с ней все проще, знай, пали за нее и все. А вот у вас, когда местные по ночам калаши откапывают…

— Если б только ночью. И днем бывало…

— Вот я ж и говорю — когда толком не знаешь, где свои, а где чужие, это намного хреновее.

— Да мы как-то над этим не думали, повелось так и все. Сам, дед, знаешь — служба… Приказали воевать так — ну, придется и так…

— Мда, с приказами на войне спорить — дело неблагодарное…

— Это уж точно! — собеседники усмехнулись друг другу.

— А чего ты, дед, говорил про калаши? Не, спору нет, они там тоже есть, и много, но в меня пару раз попали из трехлинейки.

— Да быть того не может! До сих пор в ходу? Я ж с ней всю войну прошел, еще обычным стрелком начинал…

— Да там у них чего только нет. И англичане есть разные, некоторые вообще с 1914 года и еще много всякого. Но трехлинейка у них ценится сильно, а в опытных руках сам знаешь, как стреляет. Когда рикошетом по мне попало, один, который не ушел, так с более, чем двух километров на удачу выстрелил.

— Экой стервец удачливый…

— Ну, он был удачливым, на этой глупости удача у него кончилась… Сам понимаешь, когда в тебя стреляют, начинаешь стреляющим очень интересоваться. И не только ты один, а все расположение части… Уйти он не смог, так потом принесли снайперскую образца 1942 года…

— Сам с такой ходил. А интересовались мной немцы знатно… Порой по целому квадрату лупили, только успевай прятаться в воронку, второй раз снаряд в одно место не попадает… Один раз оказался недостаточно проворным, но уцелел…

— Много набил, отец?