Балъюртовские летописцы - [33]

Ваш доброжелатель“.

Дочитав послание „доброжелателя“, Казбек в сердцах смял его и бросил в корзину, но тут же вытащил и разгладил листок — шрифт машинки показался знакомым… Просмотрел стопку материалов, отпечатанных в номер, — так и есть: машинка редакционная! „Ну и наглый доброжелатель, даже не потрудился найти другую машинку! — подумал Казбек в смятении. — Вот так дела! Как же теперь быть?..“

В первые минуты Казбек думал только о себе. Потом подумал о Яхе и о Заире. Наконец мысли его вернулись к анонимщику: „Кто же это? Скорее всего, Варисов. Надо поговорить с Галичем, показать ему это письмо. Сегодня же поговорю“.

27

Они устроились в старом заброшенном саду, на низком берегу речки Акташки. Еще не кончился апрель, а трава вымахала такая, что впору было ее косить в первый раз.

— Жена хочет завести корову, — вздохнув всей грудью, задумчиво сказал Галич, — хорошее дело, все-таки у нас двое малышей. Я всю жизнь мечтаю о собственном дворике, хозяйстве, хорошо бы купить домик, люблю копаться в земле. Я ей говорю, кто же тебе разрешит в нашем райкомовском доме держать корову? Кур и уток кое-кто держит — сараи у нас большие. Но корова… нет, такого еще не было.

— Да, корова — это хорошо, — думая о своем, поддержал друга Казбек, — у нас дома всегда была корова, а сейчас две.

— Опущу-ка я бутылку в воду, пусть охладится, — Галич нагнулся, пристраивая на дне бутылку „Столичной“. — Вот так, тут, под камнем, ей будет в самый раз, вода ледяная, все-таки хоть и течет наша Акташка по равнине, а речка горная.

— Я рад, что полоса о Вагитове понравилась Сергачеву, — сказал Казбек, мысленно готовясь к другому разговору.

— Да, это здорово, я тоже слышал. Салавдин Алханович говорил, что даже намечается республиканский семинар кукурузоводов и проводить его будут в нашем районе, у Вагитова, так что мы с уловом, хорошую рыбку поймали! Да, кстати, потрясающая новость: пока я шофера в магазин послал, пока туда-сюда, звонит мне Ибрагим, начальник милиции, мы с ним кореши, он мировой парень, и говорит: „Поздравляю, Володя, попался твой Варисов!“ Оказывается, поймали их с Букреевым сегодня ночью у въезда в город с полным багажником рыбы. Ни на какой рейд по поливу кукурузы они не поехали, а прямо на Терек. Вот почему Букреев то отказывался, а то вдруг сразу согласился, даже повеселел. На Тереке у Варисова кореша среди рыбнадзора, у него везде кореша. Ну, в общем, пока им добывали рыбу, они под уху… того, да так, что по дороге домой все время спали. Варисов проснулся только у самого пункта ГАИ при въезде в город и скомандовал шоферу: „Гони, надо проскочить!“ Не проскочили. Да еще нарвались на республиканскую проверку, представляешь? Сам Ибрагим был в это время на пункте и один подполковник из Махачкалы, так что взяли их железно. Вот такие дела…

— Они в милиции? — испуганно спросил Казбек.

— Да зачем же в милиции — дома, но этим дело не кончится, составлен протокол, все официально, тем более представитель министерства был при этом деле, так что тут Варисову не замять.

— Ну, ты меня огорошил. Что же делать? Опозорили всю редакцию!

— Посмотрим, утро вечера мудренее, как говорится. Да ты-то чего огорчаешься? Варисов — твой враг номер один, ты радоваться должен!

— Чему же тут радоваться, Володя? Это наш общий позор, и я, как руководитель, тоже не могу не чувствовать себя виноватым.

— Ну ты даешь, — Галич усмехнулся, — у тебя повышенная гражданская активность!

— Наверно. Иначе я бы сюда не приехал, — сказал Казбек серьезно. — Ладно, давай выпьем. Смотри, какой закат, какая красота кругом, а люди воруют, склочничают, клевещут… Кстати, вот, почитай, — Казбек протянул Галичу анонимное письмо.

— Лихо! — рассмеялся Галич, прочитав анонимку. — Как сказал поэт: „Отделано четко и строго, по чувству цыганская грусть“.

— Чья работа, как ты думаешь?

— Конечно, Саидханова! — воскликнул Галич без тени сомнения в голосе.

— Нет, не его. Ты наблюдательный человек, обрати внимание — машинка-то наша, редакционная.

— Ну и что? Пришел вечерком в редакцию, да и отпечатал. Он же для всех сторожей, уборщиц и прочих — свой человек, они же его привыкли видеть в редакции годами. А на нашей машинке напечатал специально, чтобы отвести от себя подозрения. Это хитрый жук, я его не первый год знаю. С машинкой он обдумал, а вот стиль остался: „Извините за прямоту, но у вас совсем наивная душа…“ Это же его излюбленное выраженьице — „извините за прямоту“, я же его изучил как свои пять пальцев!

— А я грешил на Варисова, — обронил Казбек.

— Напрасно. Конечно, и Варисов не ангел, но не будем ему приписывать чужие грешки, у него своих хватает. Так за что? — спросил Галич, достав из воды бутылку и срывая с нее фольгу.

— За все хорошее! — тихо сказал Казбек. — Хорошего на земле все-таки больше, чем плохого. За все хорошее!

Возвращались домой, когда уже совсем стемнело. Не торопясь, шагали по старой заброшенной дороге в старом, забытом саду. Каждый думал о своем. Галич рисовал в воображении свои будущий домик с коровником и огородом, глядя на шагающего чуть впереди Казбека, думал о том, что не задержится Алимов долго в Балъюрте, непременно уедет в столицу на повышение, почему-то он был уверен, что Алимова ждет карьера, и был готов биться об заклад, так оно и будет. А если Алимов уедет, значит, редактором газеты станет он, Галич. Что ж, не об этом, конечно, мечтал он в студенческие годы, гуляя по Ленинским горам, но кто знает, может быть, пост редактора „районки“ и для него не предел…