Балъюртовские летописцы - [31]
Да, в те времена человек, который одалживал сах[6]кукурузных зерен, считался самым близким другом.
Потом уже, когда наступили лучшие времена, мать пекла из кукурузной муки майли мичари, добавляя в тесто масло. Правда, майли мичари пеклись только для гостей или в особо торжественных случаях. А еще мать готовила халтаму с бульоном — любимую еду Казбека. Ее мать варила часто, приготовить халтаму было легко и быстро, и бульон получался густой, такой густой, что, как говорили взрослые, прилипал к бокам. Съешь тарелку халтамы и уже больше весь день есть не хочется.
Кукурузная мука… И чего только не готовили из нее. Роженицам давали пить особый чай — шорпа, он поддерживал силы и придавал бодрость, а на раны клали бальгам — круглые маленькие лепешки, они помогали ране быстрей затянуться. Кукурузными стеблями зимой кормили скот. Высушенные листья с кукурузных початков мужчины использовали вместо бумаги для цигарок, и как приятно пах этот дым! А как вкусна кукуруза, если просто сварить восковые початки! Сейчас на городских базарах их продают как деликатес. И халтама теперь стала деликатесом.
„Пьем коньяк, — думал Казбек, — привыкли к люля-кебабам и бифштексам, а тайно скучаем по халтаме, по обыкновенной, простой халтаме“.
Так думал Казбек и чувствовал за собой и собственную вину. То, что он раз-другой обмолвился о кукурузе в райкоме партии, не возымело, конечно, действия, да и не могло возыметь, потому что говорилось об этом вскользь, между прочим, и воспринималось как реплика. А что, если поставить вопрос солидно, по-государственному? Ведь были и есть в районе истинные ценители кукурузы, опытные кукурузоводы. Почему газете, именно газете не попытаться поднять эту серьезную, важную проблему?
Идея эта всецело завладела Казбеком, и он уже снова рвался в редакцию.
Два выходных дня казались ему бесконечно долгими и бессмысленными.
Из дневника Алимова
„Мурат Кадырович одобрил мою идею о восстановлении кукурузоводческих звеньев у нас в районе. Он даже назвал мне человека, с которого следует начать эту кампанию, — Вагитов из колхоза имени Калинина. Лет семь-восемь тому назад имя Вагитова гремело на всю республику, он был самым прославленным звеньевым механизированного кукурузоводческого звена, одним из самых ярких маяков нашей Кумыкской степи, а сегодня о нем все забыли, хотя он и продолжал заниматься своим делом с неменьшим упорством.
Сегодня утром я поехал в колхоз к Вагитову. Застал его в поле. Вагитов — худощавый, низкорослый, говорит тихим, глуховатым голосом, во всех его движениях вялость, почти сонливость, а потом вдруг взглянет на тебя цепко, и понимаешь, что человек он огромной энергии и внутренней силы. Когда-то, в юности, я занимался вольной борьбой, участвовал в республиканских соревнованиях, видел вблизи выдающихся борцов. И глядя на Вагитова, я подумал, что он чем-то похож на этих „больших“ борцов — они тоже казались людьми флегматичными, полусонными, умели расслабляться, как никто другой.
Когда я заговорил о цели своего приезда, Вагитов равнодушно пожал плечами:
— Корреспонденты — интересный народ: один что-нибудь разнюхает, напишет, потом налетят стаей и тут же исчезнут навсегда…
— Почему навсегда? Вот я же приехал.
— Да, — продолжал свою мысль Вагитов, — интересный народ, работа у них такая — исправлять плохое, ругать бесхозяйственность, поддерживать хорошее. Вот видишь, как поливают? — он показал длинной ладонью на раскинувшееся перед нами кукурузное поле, кое-где залитое лужами воды. — Видишь? Вечером направит поливальщик воду из арыка и идет спать, в одном месте воды вообще не будет, в другом — целое озеро, а в результате в одном месте земля пересохнет до трещин, в другом стоит болото. Раньше, когда у нас были механизированные звенья, поливальщики тоже входили в звено и вместе со всеми болели за качество, за общий урожай, а сейчас какое ему дело — он свое отработал и все! В соседних колхозах то же самое. А скажешь руководству, отмахиваются: есть дела поважнее.
— Вот мы и хотим восстановить звенья, — сказал я значительно, — есть мнение начать с вас.
Вагитов загорелся, всю его флегматичность как ветром сдуло:
— И люди есть и желание, и земля та же, и опыта немало!
— Вот и напишите нам об этом в газету.
— Валлах, напишу, сколько хочешь!
— Мы вам поможем: Я пришлю человека.
— Валлах, напишем! — пообещал Вагитов.
Я возвращался домой в приподнятом настроении, верил, что Вагитов не подведет, что наша затея удастся.
Когда проезжали лес, попросил шофера остановить машину. Вышел на полянку, сплошь усеянную нежными весенними цветами, и невольно стал собирать букет… Сначала я не отдавал себе отчета, для чего я делаю это, потом понял: надеюсь, вдруг приедем сейчас в редакцию, а там Заира…
Так и случилось. Мы приехали, когда стемнело. Уже ставшие мне родными окна редакции все до одного были черные, только в корректорской горел свет. Я отпустил шофера и пошел в корректорскую. На мое счастье, сегодня дежурила Заира, на мое счастье, подчитчица вышла в типографию и Заира сидела одна.
— Это тебе! — Я протянул ей цветы.
