Бабы, или Ковидная осень - [27]

Шрифт
Интервал

В следующие минуты цыганка все ссыпала и ссыпала именами: Ирина, Анна, Петр… Мария… Екатерина…

Как потом восстановила в памяти Яна, процентов на семьдесят-восемьдесят цыганка попадала в точку и, как потом она поняла, упитанная чертовка называла самые распространенные русские имена.

Находясь под гипнотическим воздействием, вчерашняя «неизлечимо больная» сразу всеми заболеваниями желудочно-кишечного тракта, отдала проходимке все, что было в кошельке. За кого-то из перечисленных ей настойчиво предлагалось молиться, кому-то – напротив – ставить свечку за упокой. Но эти подробности Яна уже не запомнила.

Только припарковавшись на ближайшей заправке и выдохнув, она, истерично расхохотавшись, поняла: все, что наговорила проходимка, может быть применимо практически к любому человеку. И даже родовое «проклятие».

Особо циничным в этой дурацкой истории было то, что с середины мая Яна сама зарабатывала гаданием на Таро.

Буквально на глазах у Анны, одним душистым вечером в соседкином ухоженном, густо засаженном яблонями и вишнями саду, Яна, в робком ожидании появления Михаила, который был занят в доме долгим разговором, завела в инсте аккаунт, назвавшись там Королевой Чаш.

На аватарку поставила фотку соответствующей, из иерархии колоды Таро, карты – скачала ее бесплатно на просторах интернета.

Всю последующую неделю, возбужденно посмеиваясь, она ежедневно докладывала соседке и ее мужу о своем новом развлечении.

Глупый кураж вскоре прошел – заставив себя (рядом с серьезной Анной) относиться к новому делу ответственно, Яна подключила платное продвижение аккаунта.

За короткое время она обросла несколькими тысячами подписчиков.

Материалы для постов без зазрения совести копировала в инете, там же скачивала иллюстрации к выбранной теме.

Клиентов было маловато, подписчицы, нахально рассчитывая на бесплатный ответ, задавали в комментах одни и те же банальные – о мужчинах и любви – вопросы.

Тем не менее, скромно оценив свои услуги в тысячу рублей, Яна вскоре стала получать реальные заказы.

– Завязывала бы ты с этим виртуальным баловством, – выслушав рассказ о цыганке (в котором Яна умолчала только о том, что у нее «все получится с Михаилом») просто сказала Анна. – Не стоит лезть со всякими гаданиями куда не следует. К тому же… – осеклась она, явно подбирая подходящие необидные слова.

– Я тоже морочу людям голову! – с вызовом в голосе закончила за нее и так понятную мысль Яна. Ей отчего-то вспомнилось, как вечером девятого мая, в гостиной Раевских, они с Михаилом, прижавшись друг к другу плечами, подвыпившие и отчаянно радостные, долго-долго, под снисходительные взгляды Яниного мужа, Анны и еще одной соседской парочки фальшиво пели на караоке «Комбата-батяню» и «Я пойду с конем по полю вдвоем».

– Людям сейчас непросто… Всем непросто – и умным, и глупым, и богатым, и бедным, по всей стране, по всему миру… Мы сейчас, как в бане, все равны перед лицом этой коварной заразы.

Но внутри Яны уже восстал упрямый червячок:

– Вот… я их и развлекаю! Помогаю отвлечься! К тому же они сами пишут, что мои предсказания сбываются. – И чтобы не выглядеть в глазах Анны совсем уж дурочкой, она, покопавшись в памяти, выдала: – Еще великий Милорад Павич, Нобелевский лауреат, сказал: «Карты уже тысячу лет говорят языком растений, в которых записана судьба человечества».

К произведениям Павича, Чехова, Куприна, Набокова и Пастернака Яне когда-то привила если уж не истинную любовь, то некоторый интерес тетя Галя Фролова.

– Ну так в том-то и дело, что в руках. А ты их даже в руках не держишь, – усмехнулась Анна.

Яна порозовела.

– С чего ты взяла?! – иступлено лгала она. – Я купила колоду и делаю расклады!

– Пойдем-ка обратно, – чтобы не продолжать бессмысленный разговор, Анна привстала. – Похолодало уже.


На обратной дороге Анна вновь притормозила у реки, у того места, где они видели уток. Уток уже не было, и пытливый, жаждущий вобрать в себя все вокруг взгляд Анны стал печален.

– Знаешь, что сказал Пастернак, когда ему дали Нобелевскую премию за «Доктора Живаго»?

– Нет, – не отрывая взгляда от берега потемневшей раньше неба реки ответила Анна. Примятые дождями травы у берега, изрядно пожухлые, с уходом солнца выглядели неопрятно. В кустах на другом берегу о чем-то ворчала птица. Костер, судя по едкому, тянувшемуся по-над рекой дымку, уже дотлевал.

– «Я заставил весь мир плакать над красой земли моей!» – отведя руку в сторону, прочувствованно произнесла Яна.

– Так он же вроде не получил свою Нобелевскую премию, – сказала Анна. – Под давлением советской власти он от нее отказался.

– Э-э-э… Не получил…

Яна смутилась, а потом почувствовала обиду – не за себя, за тетю Галю Фролову, за то, что тетка не успела ей когда-то об этом рассказать.

Ну… или же за то, что она, жившая тогда в не отпускавшем ее напряжении и страхе, тетку не особенно слушала…


На обратном пути только ради того, чтобы не молчать, болтали о каких-то бытовых пустяках.

Когда Анна, не пригласив зайти попить чайку, закрыла за собой калитку, Яна, сердито глядя под ноги, побрела к себе.

Откуда-то вдруг взявшийся огромный, косой луч солнца цеплялся в небе за убегающий день.


Еще от автора Полина Федоровна Елизарова
Черная сирень

Варвара Сергеевна Самоварова – красавица с ноябрьским снегом в волосах, богиня кошек и голубей – списанный из органов следователь. В недавнем прошлом Самоварова пережила профессиональное поражение, стоившее ей успешной карьеры в полиции и закончившееся для нее тяжелой болезнью. В процессе долгого выздоровления к Варваре Сергеевне приходит необычный дар – через свои сны она способна нащупывать ниточки для раскрытия, казалось бы, безнадежных преступлений. Два города – Москва и Санкт-Петербург. Две женщины, не знающие друг друга, но крепко связанные одним загадочным убийством.


Картонные стены

В романе «Картонные стены» мы вновь встречаемся с бывшим следователем Варварой Самоваровой, которая, вооружившись не только обычными для ее профессии приемами, но интуицией и даже сновидениями, приватно решает головоломную задачу: ищет бесследно исчезнувшую молодую женщину, жену и мать, о жизни которой, как выясняется, мало что знают муж и даже близкая подруга. Полина Елизарова по-новому открывает нам мир богатых особняков и высоких заборов. Он оказывается вовсе не пошлым и искусственным, его населяют реальные люди со своими приязнями и фобиями, страхами и душевной болью.


Паучиха. Личное дело майора Самоваровой

В едва наладившуюся жизнь Самоваровой, полюбившейся читателю по роману «Черная сирень», стремительно врывается хаос. Пожар, мешки под дверью, набитые зловонным мусором, странные письма… Продираясь сквозь неверную, скрывающую неприглядную для совести правду память, Варвара Сергеевна пытается разобраться, кто же так хладнокровно и последовательно разрушает ее жизнь. В основе сюжета лежат реальные события. Имена героев, детали и время в романе изменены. Содержит нецензурную брань.


Ровно посредине, всегда чуть ближе к тебе

Трем главным героиням, которых зовут Вера, Надежда и Любовь, немного за сорок. В декорациях современной Москвы они беседуют о любви, ушедшей молодости, сексе, выросших детях, виртуальной реальности и о многом другом – о том, чем живут наши современницы. Их объединяют не только «не проговоренные» с близкими, типичные для нашего века проблемы, но и странная любовь к набирающему в городе популярность аргентинскому танго.


Рекомендуем почитать
Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Четвертое сокровище

Великий мастер японской каллиграфии переживает инсульт, после которого лишается не только речи, но и волшебной силы своего искусства. Его ученик, разбирая личные вещи сэнсэя, находит спрятанное сокровище — древнюю Тушечницу Дайдзэн, давным-давно исчезнувшую из Японии, однако наделяющую своих хозяев великой силой. Силой слова. Эти события открывают дверь в тайны, которые лучше оберегать вечно. Роман современного американо-японского писателя Тодда Симоды и художника Линды Симода «Четвертое сокровище» — впервые на русском языке.


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.