Бабушкины стёкла - [28]

— Вы... — Танин папа злобно оглядел всех четверых, — вы ответите за это!

— За что? — спросил отец Василий. — Ваша девочка сама пришла и попросила. На мне сан священника, я не мог отказать.

Танин папа зыркнул на дочь, словно хотел застрелить ее глазами, и рявкнул отцу Василию:

— Поп! Мракобесина! Не имеешь права на дому крестить! Всех... — словно вспомнив что-то, он дернулся и запустил руку Тане за шиворот и вытащил крест. Руки его дрожали. Он смотрел на крест, как Таня недавно на беса. Казалось, он сейчас из самого себя выскочит. Мама Тани в это время также сама не своя ходила по комнатам туда-сюда, не обращая внимания на гостей.

— Успокойтесь, — подался к Таниному папе отец Василий, но тот отскочил, точно от прокаженного. В руках у него был крест на веревочке.

— Папа, отдай, — робко пискнула Таня. Она вся уже была в слезах.

А папа ее будто раздумывал, что ему с крестом сотворить: проглотить ли, чтобы его не было, или еще что. И вдруг — р-раз! — и крестик в руках у Кати. Еще мгновение — и она за спиной отца Василия. Танин папа, изумившись нападению, дернулся было в сторону отца Василия, но дорогу ему заступила мама.

— Так, вещественное доказательство похитили! Ну, это вам не поможет. — Злость в его глазах была ужасна.

— Помоги ты лучше себе, чадо, успокойся, — ласково сказал отец Василий.

Тот не ответил, схватил Таню за руку и, проскрипев что-то, убежал.

— Что ж он теперь с ней сделает? — воскликнула мама.

— Ничего, — спокойно сказал отец Василий, — до дому дойдет, угар пройдет, поорет немного, потешит беса, шлепнет девчушку пару раз, ну а этим Христу хвалу воздаст, пострадает девчушка за Христа — и все. И будет думать, как бы меня со свету сжить. Однако это не страшно. Идем? — обратился он затем к папе.

— Куда? — спросил папа, но затем спохватился: — Да, конечно.

Мысли папины прыгали от напиравших событий, смысла их он не постигал и шел сквозь них, как в тумане.

Квартира у отца Василия была почти такая же, как у папиного семейства, только большая и маленькая комнаты были раздельные и имели каждая свой вход в прихожую. Папа и отец Василий вошли в большую. Поразился папа количеству икон на стенах. Стен не было — был сплошной иконостас. И до чего же это было красиво! Папа ойкнул даже, когда вошел. Высокая и худая старая женщина встретила папу поклоном.

— Супруга моя, матушка, — рекомендовал отец Василий. — А это раб Божий Константин, помощник мне на сегодня.

Папа загляделся, рассматривая иконы, — и вдруг в комнату вошли двое. И звонка даже папа не слышал. Мужчина был папиного возраста, очень худой, очень бледный, с выпученными и неживыми, равнодушными до страшноты глазами. Руки его болтались, точно не имели мышц. Его вела пожилая женщина, вид у нее тоже был измученный. Но глаза смотрели живо, хоть и устало, и с тоской.

«Какой же это бесноватый? — подумал папа. — Он еле ноги волочит».

Женщина заплакала. Отец Василий препоручил ее матушке и подошел к папе:

— Слушай внимательно. Возьми крест и надень. Не ерепенься: так надо, потом поймешь. Будешь стоять сзади него и держать за руки. Крепко держать. Изо всех сил.

— Да чего его держать! — возразил папа. — Он еле дышит.

— Он так задышит, что только держись. Ну-ка повтори: «Спаси, Господи, и огради меня Крестом Твоим». Повтори. — Папа буркнул, повторил, отвернувшись. — Вот это и повторяй, когда держать будешь.

— Обойдусь, — сказал папа.

— Нет, не обойдешься. Сам увидишь. Господи, прости мне мое дерзновение, ниспошли благодать Твою на нас, вразуми неразумных.

Меж тем сидящий вялый человек забеспокоился. Папа подошел к нему, поднял, завел ему слегка руки назад, как показал отец Василий, и встал сзади, держа его за локти.

Вялый обернулся, как-то просяще глянул на папу. Безумие полыхнуло из его глаз, но сразу пропало. Папа сосредоточился и сжал локти сильнее. Отец Василий стал спиной к ним и лицом к иконам в правом углу, где зажжены были свечи. И начались заклинательные молитвы. Вялый вдруг дернулся с неожиданной силой, но папа удержал его и сдавил еще сильнее. Вялый обернулся к папе и, вытянув вперед губы, зашипел. Мурашки прошли по папиной спине, на лбу он ощутил пот. Он уперся подбородком в позвоночник вялого и вцепился в его локти мертвой хваткой. Впереди слышался голос отца Василия, но папе было не до него, хотя поначалу он думал вслушиваться. Он вдруг понял, что сила вялого растет, и растет страшно. Он все время оборачивался и сверкал глазами, делая рожи, но папа больше ему в лицо не смотрел. Вдруг папа услышал, как вялый сказал ему:

— Что ты меня держишь, дурак? Я полетать хочу, пусти же. Смотри, плохо тебе будет.

Голос был ровным, будничным и каким-то вкрадчивым. Если бы он был злобным, под стать событию, если бы вялый заорал на него, папа не смутился бы так. Этого он ожидал. Но эта шипящая вкрадчивость и ровность привели его в трепет. В голосе слышна была затаенность чего-то такого необъяснимого и жуткого, что им вдруг овладел панический, смертельный страх, еще миг — и он бы бросил вялого, сорвался и убежал, забыв старое утверждение свое, что человеку с двумя высшими образованиями бесы не страшны.