Бабушка - [68]
— Тут же нет никого совсем, — удивляюсь я.
— Сейчас нету, а через час, как на грех, придут, — нараспев отвечает дядя Володя.
— Воры?
— Ну, воры не воры, а просто люди, — уклончиво объясняет дядя Володя. — Увидят мотоцикл и угонят.
— Обязательно угонят?
— Обязательно, Санька. Обязательно, — убежденно говорит дядя Володя. — Как не взять, если нету никого рядом, а? Ты сам-то подумай.
Он забрасывает мотоцикл длинными молодыми деревцами, осматривается. Потом снова склоняется над мотоциклом, выкручивает какую-то штуковину.
— Это чтобы уж точно не угнали, — бормочет дядя Володя. — Хотя, Санёк, мастер все равно угонит. Сообразит, как завести.
Идем сквозь сырую чащу, под ногами ватно проминается мох. Мозжуха упруго обхлыстывает мою курточку — вжик, вжик, жизнь-жизнь…
Я вижу в сторонке россыпь желтушек, пробившихся сквозь мох и траву, кидаюсь было к ним, но дядя Володя растолковывает:
— Если пришел в лес за ягодой, то и бери ягоду, а грибы не трожь, иначе лес обижается. Проси у него чего-то одного, уразумел? Либо грибов, либо ягод. А то, понимаешь, все сразу тебе подавай. Так нельзя, Саня, неправильно.
Мне жалко бросать желтушки, я все оборачиваюсь на этот не сорванный мною «ведьмин круг»… Это мама говорила, что желтушки растут ведьмиными кругами и, когда нашел кучку, надо искать по кругу, обязательно найдешь еще. Я скорбно представлял, как шкворчат и уменьшаются в размере желтушки на сковородке, как потом я ем их, упругих, жестковатых, ядрено вкусных…
И — вот она, никому не ведомая, припасенная для нас с дядей Володей полянка черничника… Ух ты, какой же он крепкий, высокий и сильный, этот черничник! А ягод — мокрых, крупных и молчаливых — только знай рви!
Садимся на корточки поодаль друг от друга, сопим и рвем ягоды. Глухо стукаются первые горсти о дно бидона. В черничнике гнусаво, как далекая пилорама, гнул и гнул свою унылую песню гнус. Дядя Володя пыхал папиросой, щурясь от дыма, — отгонял комаров от лица и рук. Я завидовал: хорошо ему, он курит! Особенно больно кусали комары мои ладони — а уж если в тыльную сторону вонзит свое жало, такой зуд потом пойдет, хоть на елку лезь!
Ноги быстро затекают от сидения на корточках, я все время прыгаю по-лягушачьи. Черничины сыплются в бидон уже беззвучно, ибо стукаются не об гулкое днище, а дружка об дружку. Растет, подымается вверх иссиня-черная россыпь в бидоне!
Ух ты… В дебрях черничника с торжественной неподвижностью, как истуканы, стоят боровики. Молча хранят они, глухонемые, лесную вечность. От рослых грибов веет прохладой и чистотой. Сразу видно — нет в них ни единого червя. Я срываю один, целую пахучую морозную шляпку. За спиной сопит дядя Володя. Оглядываюсь со своих корточек — он тоже сорвал белый гриб, засовывает его в холщовую сумку.
— Ладно, наберу на суп, — извиняющимся голосом говорит дядя Володя, увидев мой взгляд.
Я складываю свои грибы в корзинку, любуюсь — красота! Пальцы мои — чернильные, будто ручка протекла и запачкала. Спину ломит, но бидон еще не полон, мне стыдно перед дядей Володей за свою неумёхость. Становлюсь коленями в мох — нет уже сил на корточках пыжиться. Дядя Володя, гляжу, уж второй бидон наполняет, он сразу двумя руками обирает кустики, а я — только одной. И мечтается мне, чтобы пришли на выручку маленькие лесные гномики, артельно покидали ягоды мне в бидон…
В результате набрал я целый трехлитровый бидон и еще немного — в другой.
— Будя, — возвещает дядя Володя. — Ну-ка, показывай свою добычу! Э, да ты как хороший бральщик черники-то насбирал.
Мне от этих слов становится так хорошо и покойно на душе, словно я исполнил весь свой жизненный долг.
— Всё? — спрашиваю с надеждой.
— Будя, — повторяет дядя Володя. — Пошли, Саня.
Идем мы не к мотоциклу, а совсем в другую сторону. Оказывается, тут рядом родная дяди-Володина деревня — Коврево. Как здорово! Мы идем в гости к деревенским старикам.
— Коренная деревня, Саня, исконная, — говорит дядя Володя, отплевываясь от мошкары.
За опушкой — серые избы, колодезный журавль. Рядом с ним стоит высохший высокий дед, смотрит из-под ладони, будто давно поджидал нас. Он сам как журавль, такой же потемневший от времени, в картузе старинном, в пиджачке всепогодном да рубахе застиранной. Бороденка седая аж до желтизны, свисает двумя долгими клочьями.
— Здорово, дед Захар! — кричит ему дядя Володя издали.
Тот не шелохнется, молча глядит на нас. Подходим. Неожиданно для меня дядя Володя неспешно крестится куда-то в сторону березовой рощицы.
— Ты не помер еще? — кричит дядя Володя в самое ухо старика.
— Живу помаленьку, — отвечает дедок безо всякой обиды.
А вот папа мой обиделся бы, и бабушка тоже, наверно.
— Признал меня? — спрашивает дядя Володя. — Ты ж меня просватал в сорок пятом!
— Можа, и так, — виновато говорит дед Захар, моргает от смущения.
Дядя Володя протягивает Журавлю папиросу, оба закуривают, садятся на колодезную приступку. (Это я про себя так деда прозвал — Журавль.)
Мне очень хочется попить воды из колодца, но я стесняюсь попросить их почерпнуть мне ведерко. Они заняты неспешным разговором. Журавль ни с того ни с сего вспоминает барина — как тот хотел построить в деревне электростанцию, да революция помешала.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Георгий Степанович Жженов долгие десятилетия искал того негодяя, который своим доносом отправил его в сталинские лагеря. И – нашел… «Лучше бы я не знал, кто это был!» – в сердцах сказал мне Жженов незадолго до смерти.
Ранним крещенским утром 1971 года по центральной улице Вологды бежала полуодетая и явно нетрезвая женщина. Увидев милиционера, она кинулась к нему в истерике: «Я убила своего мужа!» Экая красавица, а губа разбита, под глазом фингал набухает… «Идите-ка спать, гражданка, – посоветовал блюститель. – Вы сильно выпимши. Не то – в вытрезвитель». «Гражданка» стояла на своем: «Мой муж – поэт Рубцов! Я его только что задушила!» Юный постовой совсем недавно читал стихи Рубцова и потому с интересом вгляделся в полубезумные глаза женщины.
19 мая 1984 года в сомнамбулическом состоянии член сборной СССР по футболу Валерий Воронин вошел в пивную-автопоилку на Автозаводской улице, 17. Взял чью-то кружку, стал пить… У него вырвали кружку из рук, ударили ею по голове и вышвырнули на улицу. Кто убил Валерия Воронина, нанеся ему смертельный удар в той пьяной разборке?.. Следствие было засекреченным.
Мало кто знает, что следствие по делу о похищении в 1904 году величайшей реликвии Руси – Казанской иконы Божией Матери – не закрыто по сей день. Оно «втихомолку» продолжается, причем не только в нашей стране, но также в Европе и США. Есть ряд авторитетных мнений, что чудотворный образ цел и невредим. В предлагаемом документальном расследовании перед читателем предстанет полная картина «кражи века».
Загадочная жизнь и гениальные расследования Аркадия Францевича Кошко, величайшего сыщика Российской Империи.
Леонид Переплётчик родился на Украине. Работал доцентом в одном из Новосибирских вузов. В США приехал в 1989 году. B Америке опубликовал книги "По обе стороны пролива" (On both sides of the Bering Strait) и "Река забвения" (River of Oblivion). Пишет очерки в газету "Вести" (Израиль). "Клуб имени Черчилля" — это рассказ о трагических событиях, происходивших в Архангельске во время Второй мировой войны. Опубликовано в журнале: Слово\Word 2006, 52.
В книгу вошли повести и рассказы о жизни подростков. Автор без излишней назидательности, в остроумной форме рассказывает о взаимоотношениях юношей и девушек друг с другом и со взрослыми, о необходимости воспитания ответственности перед самим собой, чувстве долга, чести, достоинства, любви. Рассказы о военном времени удачно соотносят жизнь нынешних ребят с жизнью их отцов и дедов. Издание рассчитано на массового читателя, тех, кому 14–17 лет.
Писатель Сахиб Джамал известен советским читателям как автор романов о зарубежном Востоке: «Черные розы», «Три гвоздики», «Президент», «Он вернулся», «Когда осыпались тюльпаны», «Финики даром не даются». Почти все они посвящены героической борьбе арабских народов за освобождение от колониального гнета. Повести, входящие в этот сборник, во многом автобиографичны. В них автор рассказывает о трудном детстве своего героя, о скитаниях по Индии, Ливану, Сирии, Ирану и Турции. Попав в Москву, он навсегда остается в Советском Союзе. Повести привлекают внимание динамичностью сюжетов и пластичностью образов.
Бустрофедон — это способ письма, при котором одна строчка пишется слева направо, другая — справа налево, потом опять слева направо, и так направление всё время чередуется. Воспоминания главной героини по имени Геля о детстве. Девочка умненькая, пытливая, видит многое, что хотели бы спрятать. По молодости воспринимает все легко, главными воспитателями становятся люди, живущие рядом, в одном дворе. Воспоминания похожи на письмо бустрофедоном, строчки льются плавно, но не понятно для посторонних, или невнимательных читателей.
Роман португальского писателя Фернандо Наморы «Живущие в подполье» относится к произведениям, которые прочитывают, что называется, не переводя дыхания. Книга захватывает с первых же строк. Между тем это не многоплановый роман с калейдоскопом острых коллизий и не детективная повесть, построенная на сложной, запутанной интриге. Роман «Живущие в подполье» привлекает большим гражданским звучанием и вполне может быть отнесен к лучшим произведениям неореалистического направления в португальской литературе.