Азов. За други своя - [37]

— А он и не из казаков. — Борзята сел, в волнении поводя плечами. — Пришлый поселился у нас незадолго. На него и грешим. Он после всего тоже пропал.

— Да… — протянул Никита Кайда, — от чужих все беды.

И попробовал сменить тему. Оглянулся на Матвея, по обычаю молчаливого, хмуро поглядывающего в огонь:

— Вы же, помню, когда Азов брали, с верблюжатниками вместе воевали. Какие они из себя, что за люди? Расскажи.

Его поддержал Космята. Он, только что высмотрев несуществующее пятнышко на полотне секиры, принялся активно надраивать его тряпицей:

— А, правда, ты никогда не рассказывал. А нам интересно. — Он обвёл казаков взглядом.

Те, сдержанно улыбаясь, покивали.

Матвей недовольно глянув на Никиту, в тишине нацарапал веточкой в золе какую-то букву и вдруг пожал плечами:

— Добро. Расскажу. — И снова замолчал.

Казаки, ни разу не слышавшие ничего подобного от Чубатого раньше, с удивлением примолкли.

— Люди, как люди, — начал он медленно. — Ничем от нас не отличаются. Только что шапки у них более мохнатые, а так на языке, близком к татарскому, говорят — понятные.

— Ух ты! — удивился Космята. — Я такой длинной речи от Матвея ещё ни разу не слыхал.

Матвей перевёл на казака осуждающий взгляд, но ничего не сказал. Вместо этого взглянул на Борзяту:

— Ты тут про предателя рассказывал, а зовут-то его как, помнишь?

Борзята хмыкнул:

— Как же, забудешь. Сёмка Аксюта его звали.

Опустив глаза к костру, Чубатый нехотя выдавил:

— Знал я его.

— Как знал? — почти одновременно вскинулись все казаки у костра, а особенно Лукины. Красава, откинув зипун, даже вскочила на ноги, чтобы лучше видеть Матвея:

— Говори уже, не томи. Откуда знал?

Чубатый поцарапал палочкой на земле, пожевал губами, и только когда разлившееся у костра напряжение начало пощелкивать искорками на рубахах, нехотя продолжил:

— В моём десятке он был. На том берегу. Ногаев мы высматривали. А как нашли, он и сбежал.

— Точно, всяко-разно он, — не удержался Валуй. — Ещё и трус.

Матвей снова глубоко вздохнул:

— А потом вернулся. Может, совесть заела. Пришиб ногая главного. Мы оба с ним раненые лежали. Мне помог до наших добраться. Ну и по дороге все рассказал.

— Что рассказал? — Красава метнулась к Матвею и, поправив подол, опустилась на колени напротив.

Тот поднял голову:

— Как на остров ногаев провёл и как хан их заставил его в Войско вступить, чтобы, значит, и дальше того… предавал.

— И что, предавал? — Борзята тоже подсел поближе, заглядывая в лицо Чубатого.

— Да вроде не успел.

— А где он сейчас? Тут, что ли? — Василёк вскочил на ноги, словно собирался прямо сейчас бежать за Аксютой.

Чубатый медленно качнул чубом:

— Прибил я его. Тогда и прибил. До наших уже недалече было. Тело в камыши закинул.

Лукины дружно и расстроенно выдохнули. Борзята выдал общее разочарование:

— Ох, как я хотел его собственными руками порешить! Теперь уж не получится.

Валуй рассеянно потёр переносицу:

— Ничего. Всяко-разно, он теперь больше никого не предаст.

Василёк тихо опустился на место. Красава поднялась и, не поднимая головы, шагнула назад.

— Ну, ничё, казаки. — Пахом снова опустился на локоть. — Падаль сейчас там, где ей и надо быть. А убил его наш казачина — вон он — Матвей. Доброе дело сделал.

Валуй вдруг торжественно поднялся, с серьёзным видом расправил рубаху и… склонился в земном поклоне перед Чубатым. Повскакали остальные Лукины и тоже отвесили смущенному Чубатому поклоны.

— Прими нашу благодарность. — Валуй выпрямился. — От всех нас, и Лукиных, и тех, кто погиб там, на месте, и кто томится ныне в плену по его милости.

— Прими, — повторили одним духом Борзята, Василёк и Красава.

— Да чего там… — окончательно смутился Чубатый и, привстав, вернул короткий поклон. — Все бы так сделали.

У костра стало тихо. Азовцы сидели хмурые, опущенные головы, ссутулившиеся спины, каждому было что вспомнить. Только красные щёки да напряжённые взгляды казаков говорили о чувствах, которые они испытывали. Женщины снова подхватили шитье, но волнение долго ещё мешало им выводить ровные ряды стежков. В какой-то момент Валуй почувствовал, как тёплая женская ладошка опустилась на его руку. Чувствуя, как приятное тепло пднимается к сердцу, обернулся. И утонул в тлеющих угольками глазах Марфы. Девушка в волнении сжимала его ладонь. Валуй неожиданно для себя наклонился и поцеловал тонкие костяшки пальцев. Марфа в порыве прижалась к нему. И тут же отпрянула, смущённо оглядываясь. Казаки старательно отводили глаза. Только сестрёнка с теплотой и надеждой поглядывала на них. Валуй хотел что-то сказать, как-то объясниться, но Красава приложила палец к его губам, и казак замер, боясь пошевелиться. Так они и сидели, пока не крикнул дежурный всем свободным спать.

Марфа, подтянув завязь платка на шее, ушла к девушкам.

Тут же к брату подполз Борзята. От него уходила в ночь тоненькая девичья фигурка, в которой Валуй признал Варю.

— Эх, и погуляем после, как турка побьём! Зараз две свадьбы сладим, а?

Валуй неожиданно почувствовал лёгкое раздражение:

— Ты уже одну сладил.

Борзята, не смутившись, хмыкнул:

— То по молодости было. Не осознанно.

— А теперь осознанно?

— Теперича на всю жизнь.