Азов. За други своя - [39]

Кругом что-то кричали по-русски и по-турецки, гремели выстрелы самопалов, кто-то упал прямо под ноги, Лукин с разбега перескочил его, даже не глянув. Запорошенные пылью глаза всё равно бы не успели узнать казака.

Щурясь, Валуй выскочил на гребень разрушенной стены и с ходу врезался дулом самопала в живот набегавшего из мути турка с густыми усами и бритой бородой. Дуло легко пробило легкую красную рубаху и почти на два вершка вошло в тело. Изменившись в лице, турок выронил не нужную уже пику из ослабевших пальцев. Прижав ладонь к животу, тут же окрасившуюся в красное, начал валиться на атамана. Оттолкнув врага, Лукин вскинул голову: на него набегали, резко обрастая плотью мутные фигуры. Сразу несколько. На секунду показалось: он остался один на один с турками, а рядом никого. Невольно оглянулся. Где же остальные казаки? Муть и муть, но из неё вылетали пиками крики боли и ярости. Значит, свои рядом. Секундная слабость прошла, как будто и не было. Уже Космята, свирепо скаля зубы, рубился, откинув ненужный самопал в сторону, чуть позади атамана. Сосредоточенный Пахом Лешик наседал на двоих турок слева, справа кто-то заваливался вместе с врагом, сцепившись в последнем самом крепком объятии.

А в следующий миг Валуй вскинул саблю, защищаясь от крепкого удара — аж болью отдало в локоть. Он поморщился, переводя кривой ятаган противника под себя, и бездумно, но мощно тыкаясь лбом в переносицу турка, прямо под высокий колпак из красной ткани. Не ожидавший удара в лицо враг закатил глаза и кулем осел перед ним. В плечо толкнули. Атаман вскинул саблю и тут же опустил: на развалинах становилось тесно. Со всех сторон лезли, карабкались на насыпь, перебегали казаки. Толкнувший его незнакомый боец с ручницей в руках, уже проскочил мимо. Валуй сиганул через высоченный камень, одним разом преодолевая сажени три. Удачно приземлившись, успел подивиться собственной прыти и тут же забыл: впереди на скапливающихся казаков полукругом наседали турки. "Не меньше сотни", — определил атаман на глазок. Пыль понемногу редела, и Валуй уже видел силуэты врагов почти в резкости. Ухватив в левую руку нож, вскинул саблю над головой. Широко шагнул, вливаясь в свирепую схватку. Успел удачно отмахнуться от невысокого и шустрого турка, зацепив того по шее. Внезапно вражеские ряды зашатались, и янычары, панически оборачиваясь, начали падать там, где стояли.

Ничего не понимая, Валуй замер. Остановились и остальные бойцы, озадаченно поглядывая вперёд. Прошло несколько секунд, и из пыли неожиданно выступили незнакомые казаки, продолжающие рубиться с уцелевшими турками. Штурмовые сотни поспешили им на помощь. С двух сторон сотню янычар порубили, как молодые деревца, почти без сопротивления.

— Наум! — крикнул рядом кто-то. — Ты ли?

По голосу Лукин узнал Муратко.

— Я, — яростно ощерился высоченный и здоровый казак с длинной бородой и в дорогом купеческом кафтане, опуская окровавленный топор, — давно вас поджидаем.

— Чего там, впереди?

— Эти вас караулили, им лабец уже, но там их ещё, как грязи.

— А вы как здесь?

— Долго объяснять. Нас тут всего два десятка, со мной половина, остальные ворота открывают. Если вышло, значит, и остальные казаки уже внутри. Так что не отставайте. Думаю… — Он не договорил: в оседающей пыли проявились сразу около сотни янычар и с ходу бросились в драку.

Наум и его казаки первыми приняли врагов на острия сабель. Но следом выбегали ещё десятки турок. Сражение закипело с новой силой.

Валуй бил, отбивал удары, прикрывался саблей от летящего на голову оружия. Тыкал куда-то в животы ножом. Попадал, мазал, снова бил, успевая уворачиваться. Падал и вскакивал, прыгал и вертелся волчком. Стихия боя захватила целиком. Валуй уже не разделял врагов на отдельных бойцов, он видел перед собой единое махающее мечами, кинжалами, булавами, бердышами и топорами, целящееся в него из арбалетов, янычарок[33]и пистолетов многорукое чудовище.

Битва растекалась по горячим улочкам древнего Азова.

Глава 11

Авлия Челеби родился в небогатой, но уважаемой семье. Его отец — османский придворный ювелир Дервиш Мехмед Зилли держал в Стамбуле небольшую лавочку. Дела шли неплохо, и семья не бедствовала. С детства Эвлия отличался от остальных своих братьев и сестер задумчивостью и тягой к учению. Когда остальные уносились с утра на море купаться, он уединялся в дальней комнате немаленького родительского дома и мог часами размышлять, например, о том, что пытается выразить своим пением жаворонок над лугом. А если удавалось раздобыть список с какой-нибудь интересной книги, то, забившись в ту же комнату, он забывал даже про обед, а случалось, и про ужин. Заметив наклонности среднего сына, отец, использовав некоторые связи и небольшое количество золотых монет, пристроил его учеником к имаму.

Поистине Эвлия оказался рожденным под счастливой звездой. Духовное образование считалось самым чтимым в средневековой Турции. Он освоил больше десятка современных и древних языков, научился наизусть цитировать Коран, при этом поражая всех благочестием и набожностью. Никто не знал, что всё это было внешним, наносным, каким бывает песок в весеннее половодье. Свои настоящие думы и мечты он скрывал так тщательно, что даже родные братья и сёстры не ведали о них. Только так, считал Эвлия, можно было осуществить мечту.