Азов. За други своя - [12]

Никита Кайда, размахивая руками во все стороны, организовывал свой десяток на сбор оружия. Казаки, ещё не отошедшие от боевого жара в груди, лениво отпихивали напиравших овец, выискивая брошенные сабли и ручницы. Валуй, сообразив, что его участия здесь не требуется, тронул коня к загороду, где черкесы держали пленных.

У жердей загона счастливо улыбающийся Пахом в окружении таких же довольных джанийцев, обнимался с освобождёнными земляками, среди которых большинство были бабы. Некоторые голосили, приглушая звуки уголками платков. Одна высокая, с изможденным лицом, тоненько выла, обняв сурово молчащего казака. Другие судорожно тянулись к освободителям, пытаясь обнять. Но пробиться сквозь толпу было непросто. Мальцы постарше, шныряя понизу, выбирались наперёд, с восторгом трогая ножны казачьих сабель. Крепкий старик с широкими ладонями, из мужиков, упирающийся на черкесскую пику в сторонке, угадал в Валуе главного:

— Посади нас на коней, атаман, мы обузой не станем.

Он неуверенно оглядел исхудавших пленных.

— Сколько вас?

— Наших, русских, мало. С десяток. Это джанийцев много.

— Откуда вы?

— С под Валуйков мы, с Григорьевки. Оратаи. Татары[7] нас разбоем взяли. Многих побили, остальных забрали. А село спалили.

— Давно?

— Дней двадцать. А сюда недели две как привели. Джанийцы уже потом появилися. Главный у черкесов — Наязбек — собирался нас куда-то в Тавриду отправить. Да вот не успел. — Покрытые коростой губы старика растянулись в светлой улыбке. — Вы помешали.

Из толпы выступил пожилой мужик, голый до пояса. Крепкое его тело опоясывали гноящиеся шрамы от нагайки:

— Дай мне оружие, я с вами пойду.

— А что, домой не собираешься?

Мужик опустил голову, но слова прозвучали чётко и громко:

— Нет дома у меня. Татары всех моих побили.

— Саблю?

— Не, — покачал он головой виновато. — Саблей не силен. Мне бы что-нибудь попроще, дубину каку.

— Найдём, — усмехнулся Валуй, вытягивая шею. — Пахом!

Лешик, ввинчиваясь в толпу, махнул в ответ рукой.

— Счас, доберусь.

Валуй обернулся и, пока Лешик пробирался к ним, окликнул Никиту, неподалёку подсчитывающего выложенные в ряд ружья.

— Кайда!

Тот вскинул голову.

— Да, атаман.

— Вооружи мужиков кто чем умеет.

— Добре, пусть подходят. Всем оружия хватит. — Никита по одному ему только понятным признаком выбрал взглядом саблю и вытянул её из груды оружия. — Вот, кому? Отличный клинок.

Несколько казаков и мальчишек потянулась к груде оружия, и почти тут же плотная стена спин закрыла Никиту. Джанийцы, завидев такое богатство, тоже дружно двинулись к Никите. Перед Лукиными остались только одни бабы и совсем малые дети.

— Во, и мои нехай вооружаются. — Пахом обтирал куском чьего-то кафтана запачканную саблю. — Мы ишшо повоюем.

— Бери мужиков под свою руку. Не помешают.

Пахом, незаметно обернувшись, чуть скривил губы:

— Валуй, да какие из мужиков вояки? Чего это ты удумал?

— Лешик. — Атаман склонился, приблизив губы к лицу десятского. — Перечить будешь?

И такая мягкая сила прозвучала в его голосе, что Пахом тут же открестился от своих слов.

— Да ты меня не так понял. — И вздохнул. — Ну чо я сними делать буду?

Валуй выпрямился в седле.

— Да ничё с ними делать не надо. Присмотришь на первых порах, и все. А потом у них все одно своя дорога — домой.

Лешик облегчённо улыбнулся.

— Это мы могем.

— То-то.

Позади загалдели, раздались громкие возмущенные голоса.

Никита, привстав на цыпочки, углядев за людьми шапку Валуя, растерянно крикнул:

— А мальцам что, тоже давать?

Валуй усмехнулся, разворачивая лошадь:

— Всем давай. Нехай привыкают.

— Скажи, как звать тебя? Чтоб знать, за кого Богу молиться? — К нему обратилась пожилая женщина, чем-то неуловимо похожая на его мать.

Невольно сглотнув, атаман изменился в лице. За него ответил подъехавший на запаленной лошадке Михась Колочко:

— Молитесь, мать, за донских казаков. Нам ваша молитва, ох как понадобится.

Приблизившись, Михась склонился к плечу атамана:

— Посади мужиков на коней и отправь восвояси. Нам с ними не по пути.

— Разберёмся. Лошадей много взяли?

— Хватит, голов триста.

В этот момент за аулом вразнобой громыхнули ружья. Казаки все как один подняли головы.

— Никак наши на засаду напоролись. — Валуй не колеблясь стеганул Ночку, и лошадь мгновенно сорвалась с места.

За ним попрыгали на коней ещё десятка два донцов. Собрались было и остальные, но Никита взревел громогласно:

— Стоять! А тут кто останется?

Слегка смущенные донцы, ещё беспокойно оглядываясь, ослабили поводья.

— Вот балбесы, — ворчал Кайда, перекладывая перначи из кучи в подставляемые мужицкие руки. — А если враг с другой стороны подойдёт — врасплох возьмёт же…

В красках поведал Валуй, как отыскали они внизу, у реки, уведенных парней и девку. С парней кожу живьём сдирали, пытаясь в свою веру переманить. Один Богу душу отдал, а второй живуч оказался. Сын того самого кубанца. А девку… А девку уже мёртвой нашли… измывались, пока не померла.

И снова скрипели атаманы зубами, и белели косточки кулаков. Как же ненавистны им вороги, что их родичей в полон забирают, а потом хуже, чем со скотом…

— В общем, раскидаем их по сотням, нехай с нами воюют, вояки добрые, — закончил Валуй рассказ, чувствуя, что немного даже упарился.