Ай эм эн экта! - [9]

Наступила пауза, пока я соображал, не веря услышанному.

— Джакомо Доницетти? Так это же, можно сказать, живой классик. Он что, еще снимает?

— Как видишь, — равнодушно ответила Зина. — И прекрасно себя чувствует. Ладно, пошла я…

— Да подожди ты. — меня начинала одолевать какая-то мелкая дрожь. — А вот та, что снимала меня, кто такая? Больно сердитая.

— Франческа, дочь, его правая рука. Нет, она баба классная, юморная. У меня с ней все чики-чики. Ей как раз ты вроде понравился.

Я тщательно втоптал в траву окурок, и вдруг меня осенило:

— Вспомнил, Зинуля, вспомнил! Слушай! «Гды ктощь в жычу зрани, а в сэрцу позостанье близна, паментай, же вьенцей черпяла Полъска — тфоя Ойчызна!» А? Ну как? Конечно, может, неточно, но вообще — как?

Зина прибалдела. Зеленые глаза ее нацелились, как у кошки перед броском.

События дальше развивались стремительно. Она потащила меня к Айболиту, который оказался самим Джакомо Доницетти, легендарным персонажем киноэнциклопедии, я выдал ему на псевдопольском когда-то услышанную мною, заученную и теперь неожиданно всплывшую в памяти патриотическую цитату, и Джакомо замахал руками и закричал: «Мо бэнэ!» Судьба моя и участь столь важного для итальянского мэтра эпизода в его новом полотне была решена. Оказывается, перед тем, как мы с Зиной ввалились в комнату, киноклассика добивала его дочь, которой я, несмотря на весь ее непроницаемый вид, что называется, упал в глаза. Почему сомневался мэтр? А мне потом объяснила вездесущая Зина, для которой нет такого слова — «секрет». Его, видишь ли, не устраивали мои синие глаза, и вообще я напоминал ему молодого Делона, в то время как голливудский актер, утвержденный на главную роль, очевидно, напоминал черта лысого. Но что поделаешь, во-первых, он по сюжету из концлагеря освобождался, а во-вторых, финансирование-то проекта итальянского киноклассика из Штатов шло, а кто ее ужинает, как говорится, тот ее и танцует. От американца не избавишься. Зато за меня сражались целых две «кавалерист-девицы»: жгучая Франческа — как впоследствии выяснилось, волчица с мертвой хваткой, — и Зина, которая не то что коня, табун на скаку остановит. Разве мог какой-то там плешивенький Джакомо устоять? Он сломался, несмотря на всю очевидность проигрыша рядом со мной восходящей бледной голливудской звезды.

И пошел я со студии, солнцем палимый, то есть в том смысле, что действительно жара была жуткая, но меня она не томила, ибо, окрыленный, я не плелся по размякшему асфальту, а летел высоко-высоко в волшебной лазурной прохладе среди ласковых барашков облаков. Парил! Кружил! Милый-милый ясноглазый пастушок. Кто не знает актерской профессии, ни разу не сталкивался с актером в его повседневной кудлатой жизни, тот меня не поймет. Не поймет, что это значит — получить новую роль. Это, быть может, сродни самой первой безумной влюбленности, когда чудится, что весь мир только для тебя так ловко скроен, этакий сад эдемский, и вон там, под развесистой яблонькой, ждет тебя уже трепещущая от вожделения Ева, и перед тобой перспекти-и-ивы… О-о! Только бы не выгнали.

Я даже тогда наивную песенку сочинил, достойную группы продленного дня для первоклашек средней общеобразовательной школы. Кстати, в детстве мне часто приходилось в такой группе коротать время: родители вечно на работе. Надо же, из той глюпой-глюпой песенки про облака кое-что еще вспоминается:

На земле там гром грохочет,

ливень, град

в облаках лежишь, хохочешь:

солнцу рад.

Лишь луна тревожит все же

по ночам

облачком плаксивым тоже

станешь сам.

Мне бы только над родною

крышей плыть,

над родною стороною

погрустить.

Скрою Землю от жестокого

огня

пусть беда таращит око

на меня…

Все-таки верно говорят: от счастья человек дуреет. Видимо, беды и даны человеку для того, чтобы он хоть как-то развивался. Горе наделяет его способностью мыслить, душевные потрясения открывают мудрые истины и обогащают опытом. И все же только счастье поднимает человека над толпой, делает его по-настоящему красивым, свободным, дарит ему невесомый полет. Впрочем, что есть счастье, и можно ли вообще называть кого-либо из живущих счастливым? Это все равно что сражающегося воина величать победителем, в то время как он еще не закончил своего решающего поединка. Счастья нет, а есть извечное томление, и есть люди, которым до бесстыдства везет, вот везет — и все тут. Он, может, дурак дураком, а вот поди ж ты. Так что же он счастлив? Справедливее сказать, удачлив. Вот и мне, грешному, удача улыбнулась, и я воспарил.

Потом Зина несколько раз была у меня, и я щедро ее отблагодарил. Что еще нужно одинокой женщине? Все они только этого и ждут. Ну, ты меня понял, друг «Самсунг»: видеозаписями любовных утех ты напичкан до отказа. Скажу только без ложной скромности: герой-любовник — это мое амплуа. Тут у меня все данные, и любое твое эротическое шоу — ночной абордаж незатейливых видеопиратов — детский лепет на лужайке по сравнению с моим благоприобретенным опытом. У меня даже однажды, в период особенно крутого финансового пике, от отчаяния родилась мысль продать этот свой супердар, нормально реализовать его в условиях современного всепроникающего рынка. Представь себе, я позвонил в одну пикантную фирму, печатавшую краткий призыв в общегосударственном информационно-рекламном еженедельнике. Благо, в наше постсоветское времечко свободы слова и разгула средств массовой информации дешевый еженедельник этот доставляется в каждый почтовый ящик Киева абсолютно бесплатно. В противном случае в моих дырявых карманах не нашлось бы мелочи даже на подобную газетенку.