Автобиография - [87]

В популярном «Немецком ежемесячном журнале» я опубликовал несколько статей, например «Об иллюзии», «О способности предвидения», «О теодицее» [280]. В первой речь идет о том, что иллюзия, как и обман, противоположна истине, и так как чувства не в состоянии представить нам истину, то они не могут ввести нас в заблуждение или обмануть. С другой стороны, я доказываю, что иллюзия и обман существенно отличаются друг от друга, и демонстрирую, в чем состоит это отличие. Я говорю также об (особом) виде иллюзии, которую я отличаю от обычной эстетической и которую я называю философской иллюзией, являющейся хотя и субъективной, но в то же время имеющей общезначимый характер. В моем «Философском словаре» я разбираю ее под рубрикой «Вымысел» («Erdichtung»).

В статье «О способности предвидения» я считаю существование способности предвидения по меньшей мере весьма проблематичным и пытаюсь объяснить ее, не вводя нового принципа, только расширением закона ассоциации. Кроме того, я объясняю явления, благоприятствующие существованию этой способности, согласно известному закону ассоциации.

Поводом для третьей статьи, «О теодицее», послужило сочинение господина профессора Канта, посвященное той же самой материи и опубликованное в «Берлинском ежемесячном журнале» [281]. В нем он демонстрирует неудовлетворительность всех теодицей и, таким образом, предполагает, что вопросы, вызвавшие сомнение по отношению к ним, обоснованны. Я же, напротив, показываю ненужность теодицеи, ибо вопросы, дающие для нее повод, необоснованны. Несколько моих статей посвящено проблемам практической психологии. Способствовал их опубликованию господин гофрат Мориц.

Таковы были события, случившиеся в моей жизни, — те, которые мне показалось небесполезным изложить. Я еще не пристал к берегу, но quo nos fata trahunt retrahunthue sequamur [282].

Тем же читателям, на которых мое серьезное изложение «Путеводителя растерянных» навеяло скуку, я хотел бы в заключение и в качестве искупления моего прегрешения предложить следующее небольшое аллегорическое повествование.

Заключительная глава Необычный бал [283]

Рассказ из дневника моего друга

В <…> в честь некоей известной дамы был дан бал с маскарадом. По слухам, эта дама, хотя раньше ее никто не видел, обладала необыкновенной красотой, но в то же время была чертовски чопорна. Она напоминала блуждающий огонек: чем больше надеешься, что заслужил ее благосклонность, тем дальше она от тебя отдаляется, а когда полагаешь, что уже полностью обладаешь ею, она тут же вообще исчезает из поля зрения.

Имею честь представить: мадам М. ^{14}, или, что то же самое, хозяйка горничной Ф. ^{15} На сегодняшний день нет возможности отрекомендовать ее иначе, ибо упомянутая дама невидима, и все, что известно о ее красоте, говорится со слов болтливой прислуги.

Собравшиеся на балу кавалеры соперничали друг с другом за честь пригласить на танец сию очаровательную даму, но, так как ее вкус был им неведом, приходилось, дабы завоевать благоволение, предлагать самые разнообразные танцы: aimable vainqueur, charmant vainqueur, passe-pied, danse d'amour, princesse bourrée, courante, rigaudon, gavotte, sarabande и т. д. Менуэт и англез были проигнорированы как нечто непристойное. Право быть первыми получили престарелые кавалеры, заслужившие такое преимущество именно в силу почтенного возраста. Однако ввиду того, что благородное искусство танца — так же как и все другие виды искусств — становится со временем все более совершенным и, естественно <…> лет назад еще не обладало той степенью развития, какую приобрело позднее, сии господа, слишком старые для обучения чему-нибудь новому, не могли похвастаться ничем, кроме разного рода неуклюжих движений ногами и престранных подпрыгиваний, и нередко попадали в смешное положение, нарушая порядок фигур, и, вместо того чтобы встретиться со своей драгоценной партнершей, сталкивались с ее горничной.

Чтобы впредь избежать подобной конфузии, некоторые предлагали вовсе изгнать горничную из зала, другие же, напротив, хотели ее оставить. По этому поводу возникали споры и взаимные претензии, но престарелые господа к дебатам были еще менее способны, нежели к танцам ^{16}. Месье П. ^{17} настаивал на том, что следует танцевать, имея при себе линейку, угольник и циркуль, чтобы просчитывать все па с математической точностью. Месье К. ^{18} удовлетворился тем, что очертил круг на бальном полу и пытался танцевать, не сходя с места ^{19}. Он утверждал также, что наши глаза суть многогранные стекла, которые представляют в разнообразных видах один и тот же предмет ^{20}. Месье Г. ^{21} плакал в печали, предрекая, что в качестве кары за все содеянное вскоре разразится опустошительный пожар ^{22}. Месье Л. ^{23} послал высокочтимую даму к черту и избрал партнершей, будучи парнем сообразительным, горничную. Месье Д. ^{24} последовал его примеру. Тут объявились вертопрахи, именуемые c. ^{25}, и принялись порхать, подобно мотылькам, от одной дамы к другой; они высмеивали дряхлых чудаков за их бестолковость и весьма весело проводили время.

Месье C. ^{26} не одобрял ни неуклюжую обстоятельность первых, ни легкомысленность последних. С одной стороны, он настаивал на упорядоченности и законосообразности, а с другой — призывал не забывать о легкости и грации.