Автобиография - [83]

Жена ничего этого и слышать не хотела и объявила мне, что, если я не поеду с ней назад, потребует развода. Мне, таким образом, из двух зол предстояло выбрать меньшее. Я предпочел второе.

Следовало позаботиться о жилье и содержании незваных гостей. Справившись с этим, я стал водить их по Бреславлю, обращая внимание обоих, особенно сына, на разницу между здешней жизнью и обитанием в Польше. Наглядным показом и цитатами из Море невухим я старался доказать своему отпрыску, что просвещение ума и смягчение религиозных нравов более полезны, чем вредны. Идя еще дальше, я уговаривал его остаться со мной, уверяя, что в Германии с помощью некоторых моих друзей и под общим нашим руководством он разовьет свои природные дарования и найдет им гораздо более целесообразное употребление, чем в Польше.

Мне показалось, что эти речи не были оставлены вовсе без внимания, но набожные евреи, которых жена моя весьма часто посещала, твердо советовали ей добиться развода и ни в коем случае не оставлять мне сына. План был таков: сначала испросить у меня денег на домашнее обзаведение, а уж потом расстаться навеки и с приобретенной добычей отправиться домой.

Благоверная исполнила задуманное в точности. Я дал ей двадцать червонцев (все, что смог выпросить у здешних друзей) и собрался в Берлин для приискания остальной оговоренной суммы; она стала выдумывать разные отговорки и наконец решительно заявила, что для нас обоих лучше будет разойтись, так как ни я с ней в Польше не смогу жить, ни она со мной — в Германии. Я нашел ее слова совершенно верными, но мне жаль было сказать «прости» женщине, которую я некогда любил, а уж тем более не хотелось скоропалительно совершать такой важный поступок, и я потребовал, чтобы меня принудили к разводу судебным порядком.

Так и было сделано. Когда мы предстали перед судом и жена моя изложила свои резоны, председательствующий молвил: «При таких обстоятельствах ничего, кроме развода, мы не можем вам посоветовать».

«Но, — отозвался я, — мы пришли не за советом, а за приговором».

Раввин встал со своего места, показывая этим, что дальнейшие слова не должны считаться судебным определением, подошел ко мне со сводом узаконений в руке и показал следующее место: «Бродяга, который оставляет свою жену на много лет, не пишет ей и не посылает денег, должен быть, в случае его нахождения, принужден судебным порядком к разводу с нею».

«Разумеется, — отвечал я, — но не мне проводить сравнение между изложенным в законе казусом и моим случаем: это должны сделать вы. И потому извольте вновь занять свое место и произнести приговор».

Председательствующий смешался, то бледнел, то краснел, то вставал, то садился, а судьи переглядывались между собой. Наконец, он в сердцах начал поносить меня, называл еретиком и проклял именем Бога. Я счел за лучшее покинуть суд. Странный процесс завершился, оставив все по-старому.

Видя, что силой ничего со мной не поделать, жена прибегла к слезам и мольбам, и тут уж я согласился исполнить ее просьбу, но при одном условии: пусть председательствующий будет не тот, что так образцово сквернословил на прошлом заседании.

Затем жена с сыном отправились в Польшу, а я еще на некоторое время остался в Бреславле; но, так как дела мои шли все хуже, вскоре снова отправился в Берлин.

Глава XV

Четвертая поездка в Берлин. Бедственное положение и помощь. Изучение сочинений Канта. Характеристика моих собственных произведений

Приехав в Берлин, я уже не застал в живых Мендельсона, а прежние друзья и слышать не хотели обо мне. Делать было нечего; я не знал, за что взяться, и пребывал в величайшей нужде. Тут явился Бендавид [266]. Узнав о моем бедственном положении, он сумел собрать тридцать талеров, которые и вручил. Кроме того, он свел меня с неким Жожаром, человеком просвещенным и благородным. Тот дружески и деятельно вошел в мои обстоятельства и добыл помощь от господина И. Хотя профессор N. всеми силами старался насолить мне и рассорить нас с меценатом, аттестуя меня атеистом, вспомоществление продолжало поступать; это давало возможность нанимать мансарду у какой-то старухи.

Здесь взялся я за изучение «Критики чистого разума» Канта — книги, о которой много был наслышан, но еще ее не штудировал. Постижение философии этого мыслителя шло необычным образом: просматривая главу за главой, я при первом чтении получал лишь смутное представление о содержании каждой из них, а затем, размышляя самостоятельно, старался разрешить поставленные вопросы, вникнуть в мысль автора — так сказать, вдумывался в систему. Прежде таким же способом я осваивал воззрения Спинозы, Юма и Лейбница; естественно, что мне пришло в голову соединить все эти философские учения в одно.

Я начал с составления примечаний и пояснений к «Критике чистого разума»; постепенно контуры объединенной системы становились строже и ясней, и в результате возникла моя «Трансцендентальная философия»: в ней я развивал идеи разных мыслителей, старясь выявить связь между ними. Поэтому книга оказалась слишком трудной для тех, кто, не обладая пластичностью ума, слепо держится только одной из философских систем. Важнейшая проблема, разрешением которой занимается «Критика…», — а именно