Автобиография - [75]
Мой друг, польский еврей, упоминавшийся выше и занимавшийся в основном изящными искусствами, очень обрадовался перемене во мне. До этого мы часто спорили о полезности поэзии. Помню, как-то, когда он восхвалял за яркость и силу выражений то место из Псалмов, где царь Давид выступает en maître в деле извержения проклятий, я возразил: «Жалкая пародия на мою блаженной памяти тещу, вздорящую с соседкой!»
Теперь мои дебаты на этот счет с ним и другими друзьями прекратились. Все они, включая Мендельсона, были довольны, потому что всегда хотели, чтобы я серьезно занимался языками и литературой, так как без этого едва ли смогу внятно поведать миру о своих научных достижениях. Но раньше уговорить меня было непросто: я спешил наслаждаться тем, что имел, не сознавая, что приобретением нового могу увеличить силу и продолжительность наслаждения.
Отныне я обратился — не оставляя, конечно, науку, — ко всему прекрасному вообще и предался этому с энтузиазмом, превосходившим всякие пределы. Подавленное влечение к чувственным удовольствиям тоже громко заявило о своих правах.
Уже довольно давно некоторые молодые люди, в той или иной степени образованные, изучившие начала географии, арифметики, бухгалтерии и т. п., усвоившие несколько выражений и темновато изложенных постулатов из научной сферы, слегка знакомые с французским языком, что считалось тогда высшей ступенью просвещения, и обладавшие ловкостью в обращении с прекрасным полом, сделались любимцами в лучших еврейских домах и считались там весьма дельными людьми. Заметив увеличивающийся в этих семействах интерес ко мне и растущее уважение к моим познаниям и способностям, несравнимым с их поверхностной образованностью, молодые любимчики задумали стратегический ход, имевший целью сохранение собственной популярности.
Они решили принять меня в свою компанию, выказывать дружбу и оказывать всевозможные мелкие услуги, чтобы воспользоваться долей того уважения, которым я был окружен. Кроме того, они надеялись, общаясь со мной, получить между делом столь недостающие им познания. Если же этого окажется мало, они, зная мое постоянство во всех избранных занятиях, думали приучить меня к чувственным удовольствиями, отвлекая тем самым от наук и ссоря с истинными друзьями.
Во исполнение плана они ввели меня в свое общество, выражая приязнь и удовольствие от знакомства со мной. Не подозревая ничего дурного, я охотно проводил с ними время, тем более что стеснялся ежедневно посещать Мендельсона и других моих друзей из его круга, отвлекая их тем самым от высоких дум. С новыми же знакомцами из среднего класса я мог обращаться sans façon [256]. Мы вместе посещали разные развеселые места: трактиры, гулянья, а впоследствии и… — и все это за их счет. Я, со своей стороны, безотказно раскрывал собутыльникам тайны философии, пытался растолковывать им разные системы взглядов, внушать верные понятия о науках. Но такие вещи не воспринимаются между прочим, не подхватываются на лету; знакомцы мои, не обладавшие особенными способностями, и успехов особых не делали. Когда это стало ясно, я и не подумал скрыть свое разочарование: прямо сказал, что в их обществе меня привлекает лишь выпивка, закуска и т. п. Подобный отзыв не слишком им понравился, и, так как часть плана провалилась, они приступили к исполнению другой: новые знакомцы попытались отвратить от меня старых друзей.
Они трезвонили о каждом моем шаге и о том, что я называю Мендельсона философским лицемером, а кое-кого другого — поверхностным умом; распространяю опасные философские системы и исповедую эпикуреизм (будто они сами — стоики!). Это возымело свои последствия.
Заметив, что в своих научных занятиях я не придерживаюсь никакого определенного плана, мои истинные друзья посоветовали мне не разбрасываться, а сосредоточиться на чем-нибудь одном — например на медицине. Я отверг эту идею, говоря, что медицина имеет множество вспомогательных отраслей, каждая из которых требует специального изучения, и что для медицинской практики требуются особое призвание и способность к анализу, которые редко соединяются вместе. К этому я добавил, что большая часть медиков пользуется невежеством публики: будущий врач по заведенному обычаю несколько лет проводит в университете, постоянно манкируя лекциями, а потом за деньги и посулы добывает себе диссертацию; вот как становятся докторами.
Как уже известно читателю, в детстве я имел склонность к изобразительному искусству. Однако теперь мне отсоветовали им заниматься, ибо в мои лета поздно приступать к постижению азов, без которых художник не может состояться. Мне предложили изучать фармацию. Немного зная уже физику и химию, я согласился, не имея, впрочем, намерения сделаться практикующим фармацевтом: меня интересовала в данном случае лишь теория. Поэтому я не занимался смешиванием лекарств, а лишь следил за важными химическими процессами, так что полноценного аптекаря из меня не могло выйти. Тем не менее по истечении трехгодичного срока госпожа Розен, в аптеке которой я обучался, аккуратно получила от господина И. Д. заранее обусловленные шестьдесят талеров, выдала мне аттестат о том, что курс фармацевтики пройден — и все было в порядке.
