Автобиография - [74]
Тем не менее он не мог, вероятно, в подобных случаях не огорчаться внутренне. Я до сих пор раскаиваюсь, что нередко выказывал в дебатах чересчур сильную горячность, забывая, скольким я обязан этому человеку.
Мендельсон обладал тонким знанием людей, которое состоит не в том, чтобы ухватить бессвязные поверхностные черты, как это порой бывает в театре, а в том, чтобы вникать в самое существенное и через него выявлять и даже предсказывать все остальное. Мендельсону были открыты нравственные пружины, механика души, что отражалось не только в его поведении, но и в ученых трудах.
Мендельсон владел редким искусством понимать других. Общаясь с новоприбывшими польскими евреями, в чьих головах царила путаница, усугубленная невнятностью языка, он усваивал их приемы и выражения, как бы снисходил к их образу мыслей, постепенно поднимая его.
Он умел разглядеть лучшее в каждом человеке и любом событии. Он не брезговал беседой с людьми, знакомства с которыми другие избегали; только совершенная тупость и абсолютная леность были для него неприемлемы.
Мне пришлось присутствовать однажды при его подробном разговоре с человеком самых предосудительных убеждений и распутного поведения. Меня это бесило, и, едва посетитель удалился, я воскликнул: «Как вы могли столь долго находиться в подобном обществе?»
«Что ж тут такого, — возразил Мендельсон, — мы ведь с интересом рассматриваем машину, устройство которой нам неизвестно, и стараемся понять принцип ее действия; неужели человек не заслуживает такого же пристального внимания? По-моему, надо изучать странные мнения и повадки, чтобы проникнуть в тайны человеческого механизма».
В споре с упорным он бывал упорен, пользовался малейшей слабостью противника; уступчивому и сам готов был уступить и так заканчивал дебаты: «Дело не в словах, а в предмете разговора».
Его раздражали пустые остроты и излишняя эмоциональность, их Мендельсон не переносил. В бестолковых толковищах участия не принимал и лишь забавлялся наблюдениями над болтунами; если же разговор становился дельным, не прочь был к нему присоединиться; умел, ненавязчиво вставив словцо, направить беседу в нужное русло. Ум Мендельсона не мог сосредотачиваться на мелочах, его всегда занимали предметы самого серьезного свойства: принципы морали, основания естественной теологии, бессмертие души и т. п. Во всех этих областях, важных для человечества, Мендельсон продвинулся так далеко, как только возможно, следуя воззрениям Вольфа и Лейбница. Компасом в исследованиях служило Мендельсону понятие «совершенство»: Божество — идеальное его воплощение; идея совершенства лежит в основании взглядов Мендельсона на мораль; принцип его эстетики — совершенство чувственное.
Известна назойливость Лафатера [251], осуждаемая всеми благомыслящими и честными людьми: он всячески побуждал Мендельсона принять христианство.
Известный своею философской глубиной Якоби [252], приверженец спинозизма, хотел во что бы то ни стало превратить Мендельсона и его друга Лессинга [253] в своих единомышленников. По этому поводу велась переписка. Якоби ее, вовсе не предназначенную для печати и обнародования, опубликовал. Зачем? Если спинозизм истинен, то он верен и без одобрения Мендельсона. Вечные истины не нуждаются в большинстве голосов.
История эта, конечно, весьма огорчила Мендельсона; один известный медик утверждал даже, что свела в могилу. Я не врач, но должен возразить. Мендельсон и с Лафатером, и с Якоби вел себя как герой. Как герой и умер — в пятом акте…
Глава XIII
К изящным искусствам я не проявлял никакого интереса. Мне казалось невозможным научно судить о том, что и почему нам нравится или не нравится в этой области: основания для таких суждений представлялись мне сугубо субъективными.
Однажды мы прогуливались с Мендельсоном, и он заговорил о поэтах, которых мне следовало бы прочесть. «Не хочу, — ответил я, — зачем? Поэзия — откровенная ложь». Мендельсон улыбнулся и заметил: «Вы сходитесь тут с Платоном, который не хотел оставлять поэтов в своем государстве. Надеюсь, со временем вы станете думать иначе».
Так и случилось. Мне попалось сочинение Лонгина «О возвышенном» [254]. Примеры, которые он приводит из Гомера, а также (и особенно) знаменитое место из Сапфо, произвели на меня сильное впечатление. Я думал про себя: «Это, конечно, театр марионеток, но некоторые картины и образы воистину прекрасны».
Потом я читал самого Гомера и внутренне смеялся над его серьезным отношением к детским сказкам. Однако мало-помалу мое отношение к великому слепцу менялось. Оссиан же, черед которого пришел несколько позже (понятно, что тоже в немецком переводе), напротив, понравился мне сразу. Торжественность слога, выразительная краткость описаний, чистота воззрений, ясность изображаемых предметов и, наконец, сходство его поэзии с еврейской — все это приводило меня в восторг. Гесснеровы
Впервые на русском публикуется дневник художника-авангардиста Алексея Грищенко (1883–1977), посвящённый жизни Константинополя, его архитектуре и византийскому прошлому, встречам с русскими эмигрантами и турецкими художниками. Книга содержит подробные комментарии и более 100 иллюстраций.
Эта книга является второй частью воспоминаний отца иезуита Уолтера Дж. Чишека о своем опыте в России во время Советского Союза. Через него автор ведет читателя в глубокое размышление о христианской жизни. Его переживания и страдания в очень сложных обстоятельствах, помогут читателю углубить свою веру.
Повествование описывает жизнь Джованны I, которая в течение полувека поддерживала благосостояние и стабильность королевства Неаполя. Сие повествование является продуктом скрупулезного исследования документов, заметок, писем 13-15 веков, гарантирующих подлинность исторических событий и описываемых в них мельчайших подробностей, дабы имя мудрой королевы Неаполя вошло в историю так, как оно того и заслуживает. Книга является историко-приключенческим романом, но кроме описания захватывающих событий, присущих этому жанру, можно найти элементы философии, детектива, мистики, приправленные тонким юмором автора, оживляющим историческую аккуратность и расширяющим круг потенциальных читателей. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Джессика Стоядинович, она же Стоя — актриса (более известная ролями в фильмах для взрослых, но ее актерская карьера не ограничивается съемками в порно), колумнистка (Стоя пишет для Esquire, The New York Times, Vice, Playboy, The Guardian, The Verge и других изданий). «Философия, порно и котики» — сборник эссе Стои, в которых она задается вопросами о состоянии порноиндустрии, положении женщины в современном обществе, своей жизни и отношениях с родителями и друзьями, о том, как секс, увиденный на экране, влияет на наши представления о нем в реальной жизни — и о многом другом.
Впервые выходящие на русском языке воспоминания Августа Виннига повествуют о событиях в Прибалтике на исходе Первой мировой войны. Автор внес немалый личный вклад в появление на карте мира Эстонии и Латвии, хотя и руководствовался при этом интересами Германии. Его книга позволяет составить представление о событиях, положенных в основу эстонских и латышских национальных мифов, пестуемых уже столетие. Рассчитана как на специалистов, так и на широкий круг интересующихся историей постимперских пространств.
Впервые в серии «Жизнь замечательных людей» выходит жизнеописание одного из величайших святых Русской православной церкви — преподобного Серафима Саровского. Его народное почитание еще при жизни достигло неимоверных высот, почитание подвижника в современном мире поразительно — иконы старца не редкость в католических и протестантских храмах по всему миру. Об авторе книги можно по праву сказать: «Он продлил земную жизнь святого Серафима». Именно его исследования поставили точку в давнем споре историков — в каком году родился Прохор Мошнин, в монашестве Серафим.