Автобиография - [45]

Минуло четыре недели. Однажды ко мне зашел мой хозяин и сказал: «Господин Соломон! Позвольте сделать вам такое предложение. Если вы склонны к занятиям лишь для себя самого, то можете предаваться им в моем доме сколь угодно долго; но если вы желаете приносить своими талантами пользу и другим, то в городе есть весьма богатый человек, один из почтеннейших местных жителей, единственному сыну которого требуется гувернер, какового видят именно в вас. Человек этот— мой шурин; если вы не согласитесь ради него, то сделайте это ради меня или нашего раввина: ему небезразлично воспитание моего племянника, помолвленного с его родственницей».

Я с радостью принял предложение и на выгодных условиях два года провел в этой семье, окруженный общим уважением. Ничто в доме не делалось без моего ведома. Меня окружал почет; меня считали существом почти сверхъестественным.

Время пролетало счастливо и безмятежно. Однако иногда случались небольшие происшествия, о которых я не считаю себя вправе умолчать.

Меня ставили столь высоко, что даже иногда видели во мне пророческий дар. Вот какую историю я имею в виду.

Мой ученик был помолвлен с дочерью раввина, который приходился шурином раввину познанскому. Однажды невеста, девушка лет двенадцати, была, как это принято, приведена на праздник Пятидесятницы [151] в дом жениха. Я заметил, что она весьма флегматична и к тому же, без сомнения, больна чахоткой. Я не скрыл своего открытая от брата моего хозяина, добавив, что серьезно опасаюсь за здоровье невесты. После праздника девушка отправилась обратно в родительский дом, а через две недели получено было письмо о ее кончине.

После этого меня стали считать пророком — не только в семье жениха, но и по всему городу: Маймон, дескать, предсказал смерть девушки.

Всегда чувствуя отвращение ко всякому обману, я старался убедить суеверных людей, что любой наблюдательный человек мог предвидеть то же, что и я. Напрасные старания! Уж если стал пророком, оставайся им.

Другое происшествие.

В одном еврейском доме готовили к субботе рыбу. Вдруг разрезавшему карпа показалось, что тот издал какой-то звук. В паническом страхе тотчас бросились за объяснениями к раввину: что делать с рыбой, которая стала говорить? Раввин суеверно предположил, что в карпе прячется некий дух, велел облечь рыбу в саван и похоронить по всем правилам.

Эту историю обсуждали и в доме, где я жил. Мне, в некоторой степени уже освободившемуся благодаря изучению сочинений Маймонида от подобных суеверий, стало смешно. Хохоча, я сказал: «Лучше бы, чем хоронить, прислали рыбу к моему столу; хочется попробовать, каков на вкус карп одухотворенный».

Эта острота сделалась повсеместно известной. Ученые пришли в ярость, провозгласили меня еретиком и принялись бранить самым неумеренным образом. Но уважение, которое питали ко мне в доме, где я был гувернером, сделало весь этот шум напрасным.

Почувствовав себя защищенным, я пошел немного дальше, тем более что фанатизм большинства не только не удерживал меня от размышлений, а, наоборот, подталкивал к ним. В итоге я несколько раз проспал молитвенные часы, редко стал посещать синагогу и т. д. Вскоре мера грехов моих достигла таких размеров, что ничто уже не могло защитить меня от возмездия.

В познанском общинном доме Бог знает с каких пор был прибит к стене олений рог. Все евреи единогласно утверждали, что прикоснувшийся к нему немедленно умрет, и приводили тому много примеров.

Я не верил этой фантазии, смеялся над ней и как-то раз, проходя мимо вместе с другими, сказал: «Познанские глупцы, верящие, что тот, кто прикоснется к рогу, обречен, — глядите: я прикасаюсь!» И прикоснулся.

Все в страшном испуге ждали моей неминуемой погибели. Когда же этого не случилось, страх превратился в ненависть, и меня обвинили в надругательстве над святыней.

Этот фанатизм снова возбудил во мне желание отправиться в Берлин, чтобы просвещением окончательно уничтожить в себе всякие следы суеверия. Я обратился к своему работодателю с просьбой об увольнении. Тот не хотел этого делать и ручался, что в случае, если я останусь в его доме, сможет защитить меня от любых преследований. Но решение было принято, я и не подумал его изменять — простился с хозяином и его семьей, сел на франкфуртскую почту и отправился в Берлин.

Часть вторая

Предисловие автора

Предисловие ко второй части моего жизнеописания имеет одну лишь цель: указать читателю ракурс, с которого надлежит смотреть на этот труд. Не будет авторским кокетством признаться, с какой неохотой взялся я за свою биографию. Я вовсе не считаю, что на публичный отчет о прожитых годах имеют право лишь люди значительные — чиновные, титулованные, участвовавшие в государственных делах, искушенные в придворных интригах, политических баталиях и военных походах. Напротив, очень часто жизненные происшествия, совершенно незначительные на первый взгляд, оказываются куда интереснее и поучительнее блестящих свершений в упомянутых выше областях. Причина в том, что движения в высоких сферах раз от разу повторяются; зная участника тех или иных событий, мы a priori представляем себе его поступки и даже способны довольно точно предсказать их. Разнообразие человеческой жизни неисчерпаемо, между тем как описания подобного рода уже давно приелись.