Автобиография - [44]

Добрый раввин назвал мои желания весьма скромными, попросил не беспокоиться, дал все имевшиеся у него в наличии деньги, пригласил приходить по субботам к своему праздничному столу и послал сына приискать мне приличную квартиру. Мальчик вскоре вернулся и повел меня осматривать новое жилище.

Я полагал, что мне предстоит устраиваться в маленькой каморке у какого-нибудь бедняка, и был несказанно изумлен, очутившись в доме одного из почтеннейших евреев города, где для меня отведено было обширное чистое помещение — учебная комната самого хозяина, который, как и сын его, был великим ученым.

Осмотревшись немного, я отправился к хозяйке, дал ей несколько грошей и попросил приготовить мне к ужину овсяный суп. Хозяйка с улыбкой сказала: «Нет, сударь, у нас будет заведено иначе; раввин не так вас отрекомендовал, чтобы вы за свои деньги питались овсяным супом; пребывая в этом доме, вы станете жить нашим иждивением».

Я был изумлен неожиданно выпавшим на мою долю счастьем. Восторг удвоился, когда после ужина меня подвели к мягкой постели. Я не верил своим глазам и многократно вопрошал: «Это — для меня?»

Наконец я улегся в кровать и ощутил, как тело, изнеможенное полугодовыми странствиями, начинает возвращаться к нормальной жизни. Истинно говорю: никогда — ни до того, ни позже — я не испытывал такого блаженства!

Я спал очень долго. Как только встал, меня пригласили к раввину. Он спросил, доволен ли я жильем. Я не мог найти слов, равных моим чувствам, и лишь восторженно воскликнул: «Я спал в постели!»

Раввин послал за синагогальным служкой и велел пришедшему: «Ступайте к купцу N. и возьмите у него за мой счет материю на платье для господина Соломона».

Затем он обратился ко мне: «Какая вам угодна материя?»

Я был так благодарен этому превосходному человеку, что не мог произнести ни звука. Ответом моим был обильный поток слез.

Раввин приказал сшить для меня и новое белье. В два дня все было готово. В новом белье и новом платье я отправился к своему благодетелю, чтобы выразить признательность, но сумел произнести только несколько бессвязных фраз. Он заверил меня, что не считает сделанное достойным благодарности, ибо оно так незначительно, что и говорить не о чем.

Если читатель решит, что раввин этот был богат и издержки на меня составляли для него немногое, то очень ошибется. Он получал лишь незначительное содержание.

Так как раввин занимался исключительно своими книгами, всеми хозяйственными делами и расходами семьи ведала его жена. Поэтому, оказывая помощь, связанную с тратами, он вынужден был обманывать благоверную, говоря ей, что деньги на подобные издержки получает от других; сам же вел крайне скудную жизнь, постился каждый день, кроме субботы, и всю неделю не ел мяса. Тем не менее, занимаясь благотворительностью, к которой был весьма склонен, познанский раввин вынужден был входить в долги.

Аскетический образ жизни, беспрестанные занятия и бессонные ночи так ослабили его здоровье, что он умер на тридцать шестом году жизни. Это случилось в Ферде, куда раввин переехал в сопровождении множества учеников. Я с глубокой благодарностью вспоминаю об этом человеке.

В доме лоскутника, предыдущем месте моего обитания, осталось некоторое мое имущество, за которым я и отправился. Меня там с любопытством поджидали: хозяева и бывший компаньон по нищенству уже прослышали о случившихся в моем существовании переменах.

Поразительная метаморфоза: три дня назад в дверь постучался изможденный, полуголый, едва ли не босой человек, которого даже неимущие жители жалкой лачуги сочли последним отребьем, а напарник в дерюжных обносках презирал за отсутствие таковых, — и вдруг входит господин почтенной наружности, с веселым лицом, одетый как раввин!

Все трое были потрясены. Жена лоскутника, взяв на руки малолетнего сына, слезно умоляла благословить ребенка; бывший товарищ по нищенству жалобно просил прощения за былую свою брань, придирки и другие дурные поступки, совершенные им по отношению ко мне лишь по невежеству, уверяя, что до конца дней будет благодарен судьбе за знакомство со мной.

Я говорил с ними приветливо, ребенка благословил, а попрошайке отдал все имевшиеся деньги. Домой я возвращался умиленным.

Благодаря отношениям с раввином, а также с моим новым хозяином, который тоже был весьма ученым человеком, по городу пошли слухи о моих талантах и способностях. Все ученые евреи Познани желали видеть меня и говорить со мной как со знаменитым странствующим раввином; и чем больше они меня узнавали, тем выше делалось уважение ко мне. Это время было, бесспорно, самым счастливым в моей жизни.

Молодые ученые города захотели было назначить мне небольшое содержание, чтобы я растолковывал им сочинение Маймонида Море невухим. Но этот замысел не был воплощен: родители зачинщиков идеи опасались, как бы дети их не сошли, послушав меня, с прямого пути, не поколебались бы в вере отцов, слишком углубленно размышляя о религии. Старшие хоть и признавали, что я, при всей склонности к самостоятельности рассуждений, все-таки остаюсь набожным человеком и ортодоксальным раввином, но сомневались в здравом смысле собственных отпрысков: вдруг они зайдут слишком далеко, из одной крайности бросятся в другую, — отбросив суеверия, обратятся в совершенное неверие. Признаемся, что родители были отчасти правы.