Армейские байки - [19]

Начиналось все с совершенно обычного письма майору Зозуле. Первая проблема была в том, что в нашем полку такого не было. Проблема вторая была в том, что мой замполит майора знал. Товарищ Зозуля был акушером и гинекологом, служил в госпитале Северной группы войск, который находился довольно рядом.

Туда меня и отправили.

Все было хорошо до самого входа в госпиталь. Не так часто мне доводилось прогуливаться по польской земле без чемодана. Да, были случаи, но в те разы я был не один, и с нами был танк. То есть не самая романтическая обстановка. Мне было так хорошо идти с грузом в одно письмо, что даже крики местных: «Курва радецкая» – были не способны омрачить мое настроение.

Беда пришла, откуда не ждали. Меня заставили надеть белый халат. В ту же секунду танкист оператор-наводчик исчез (пациенты госпиталя носят пижамы), а форменные брюки, сапоги и белый халат в госпитале означают только одно – медбрат.

Майор Зозуля был акушером и гинекологом, потому, перемещаясь по госпиталю от одной подсказки к другой, я довольно ожидаемо оказался там, где и должно, – в родовом зале.

Нормальный гражданский человек не может оказаться в такой ситуации. Он реагирует на то, где он, что с ним и чего это тут вокруг него происходит. Что за звуки странные… Но это гражданский.

Танкист – пусть даже он почтальон, пусть даже именно в этот момент он и не смотрит на мир через прицел с лазерным дальномером, все равно, – танкист идет к цели и выполняет приказ.

Я узнал, как называется это помещение, позже. Уже после того, как, объявив: «Письмо майору Зозуле!» – я увидел, чем тут занимаются. На меня смотрели врач, вероятно товарищ Зозуля, две сестрички и две барышни-пациентки, одна из которых ровно в этот момент рожала. И я потерял сознание.

* * *

Приблизительно через месяц после моей экскурсии в госпиталь меня вызвал к себе замполит. Замполит был не один, с ним в кабинете сидела симпатичная женщина, и подполковник явно чего-то от нее хотел.

– Мой земляк, – начал замполит, – почтальон, клубом у нас заведует, на рояле играет…

– А я его знаю, он у меня роды принимал.

Несмотря на то что замполит был целым подполковником, он был не в курсе того, что, когда женщина рожает, она может не совсем адекватно воспринимать окружающий мир. Я тоже не особо горел желанием рассказывать о своем обмороке – не по-пацански как-то.

Замполит для себя сложил ситуацию так: у жены начальника штаба Северной группы войск роды принимал солдатик, который абсолютно точно умел стрелять из танка и таскать чемодан. Солдатик, который по его инициативе три раза в день брился и бессчетное количество раз сдавал зачет на знание устава караульной службы. То есть человек, который имел все основания его ненавидеть.

– Так ты еще и акушер?

Аудиенция была прервана на этой волнующей фразе. На следующий день я побрился всего лишь раз и доставил почту в вещмешках.

И так было до конца моей службы.

Кстати, жену начальника штаба звали Марией, жила она неподалеку от почты, и у нее было совершенно феерическое малиновое варенье.

И не только варенье.

Назначенный другом

Это вранье, что солдаты ну прям ТАК хотят. И насчет брома – вранье.

Когда в десять вечера – построение, и отбой – пять раз, потому что кто-то не уложился в норматив, и снова подъем, и снова отбой… Когда в три часа ночи полоумный сержант проводит экзамен на знание устава. Когда в шесть вставать слишком поздно, потому что тогда не успеть побриться до построения, поэтому подъем в пять сорок пять, – какие нах женщины? Кто такие эти нелепые, с грудью и тяжелыми ляжками, после пятнадцатикилометровой пробежки, просто с утра перед завтраком? Может, они кому-то и мерещатся, только перед глазами – бетон, в руках – лом и задача выдолбить метр в глубину. Мозгами понимаешь – задача как раз до дембеля, а руки делают…

В эти же сутки укладываются занятия по вождению танка, стрельбы на тренажере и стрельбы на полигоне, вечерняя прогулка – это строем вокруг казармы с песней три круга, и зависание под полуденным солнцем на плацу – до почерневшего х/б. Добежал до койки, еще не упало одеяло, а ты уже спишь.

И никаких поллюций.

* * *

Не думал о женщинах и единственный узбек на всю танковую учебку – Рустам.

Когда на тебе шинель, вещмешок – полностью снаряженный вещмешок – автомат, подсумок, противогаз, ты мечтаешь только о запотевшей литровой стеклянной бутылке кока-колы из холодильника в чипке.

Когда бежишь уже долго, так долго, что даже сразу не остановиться, только с тормозным путем, бредишь о том, как бы лечь в любом месте. И если привал – каждая минута – долго.

Вероятно, командование было право, когда посчитало, что узбеки не должны быть танкистами. В стройбате так не бегут. В стройбате никакому идиоту-капитану не придет в голову при тридцатиградусной жаре заставить роту надеть ОЗК и противогаз, чтобы преодолеть километр по песку. Когда лес уже остался позади. И между тобой и солнцем – резина и сразу запотевшие стекла противогаза. А воздух уже кончился…

Рустама, наверное, очень правильно воспитывали. Он твердо понимал, что, если кто-то над тобой издевается, значит эти кто-то – фашисты.