Он был примерно на две головы выше меня. Я смотрел на него, задрав голову. Но это не имело значения, потому что он все равно стоял, а я сидел на скамье в парке. И если бы даже он был ниже меня, мне все равно пришлось бы задирать голову. На нем был теплый – чересчур теплый для конца мая в Кишиневе – костюм, белая рубаха, и у него был портфель. Ясно. Какой-нибудь проповедник сраный. Я хотел было послать его подальше, но у меня не было сил. Я просто сидел и моргал, глядя на него и чувствуя, как в моих глазах собираются слезы. Так всегда на другой день, если перепьешь. Я попробовал приподнять бутылку с пивом – два литра, – но у меня ничего не получилось. Он заботливо помог мне придержать пузырек и нацедил в пластмассовый стаканчик пивка. Я жестом поблагодарил и выпил.
– Вообще-то, – сказал я потом, отдуваясь, – пива я не пью.
– Тем более украинского, потому что украинское пиво это не пиво, а спиртосодержащий напиток с ароматизатором «пиво», – сказал я.
– Но похмеляюсь им с удовольствием, – признался я.
Он принял это за приглашение побеседовать. Все так же стоя надо мной, он спросил:
– Веришь ли ты в Иисуса, брат?
– Ясен хрен, – сказал я, потому что ждал чего-то подобного.
– Только не называй меня брат, – сказал я.
– У меня уже есть брат, и это не говно, типа вас, бездельников-сектантов, а настоящий мужик, нормальный, слышишь, черт тебя побери, – сказал я.
– Вот видишь! – сказал он и улыбнулся. – Бог есть, и Он дал тебе брата!
– Но брат сейчас ДАЛЕКО, – сказал я.
– Как же так получилось, что единственный человек, который меня понимает, находится ужасно далеко, а? – спросил я.
– Кстати, – спросил я, – что ты здесь делаешь? Ладно я работу прогуливаю, но ты-то, ты…
– Я проповедую, – улыбнулся он.
– Открой обзор, – сказал я.
Он присел, и я увидел, наконец, небо. Оно было синим, и огромный платан надо мной – ему лет семьдесят, подумал я, не меньше, – перебирал листвой, как карманник серебряной монетой между пальцами. И таких деревьев в парке было много. Парк был знаком до сантиметра. Я начинал здесь маленьким мальчиком, бегая кроссы в спортивной школе, и закончу от удара во время какого-нибудь особенно страшного похмелья, подумал я. Ох уж эта блядская Долина Роз. Центровое место всей моей жизни, подумал я. И хлебнул еще пива. Проповедник смотрел на меня с интересом.
– Иисус любит тебя, – сказал он.
– Если так, то почему мне так плохо? – спросил я.
– Ты с перепою, – сменил он тон с пафосного на слегка озабоченный.
– Так какого хрена мне плохо, а? – спросил я.
– Все твердят Иисус, Иисус, Христос да Христос, а чтобы взять да и что-то сделать, слабо, а? – спросил я.
– Где он, этот Иисус ваш, когда Он и ПРАВДА нужен, – сказал я.
– Тебе тяжело? – спросил он участливо.
– А что, не видно? – спросил я.
– Иисус дал тебе пива! – сказал он радостно.
– Думаешь, выкрутился? – спросил я, а он радостно покивал.
– Не считается, – сказал я злорадно.
– Если на то пошло, Иисус ПРОДАЛ мне пиво, – сказал я.
– Ты требуешь чуда, – скорее спросил, чем сказал он.
– Я требую чуда, – сказал я, с сожалением глядя, как бутылка-то пустеет.
Всегда так. Четыре литра взять стыдно, а двух явно не хватает. Никогда.
– Дьявол искушал Иисуса явить чудо, – сказал осуждающе этот богослов сраный.
– Дьявол всего лишь просил его прыгнуть разок со скалы, – сказал я.
– И ты не Иисус, а я не дьявол, – сказал я.
– Давай поговорим о том, как точно сбылось предсказание в Ветхом Завете о Навуходоно… – начал он.
– Давай не поговорим об этом, – прервал я.
– Чего ты хочешь? – спросил он.
– Чуда, – сказал я.
В это время на аллее появилась тележка, а за ней и жирная тетка, которая стала переворачивать тележку, как столик. Я уж думал, она не придет. У нее всегда можно купить пива. Проповедник глядел на меня вопросительно. Я покачал головой. Конечно, это вовсе не чудо никакое. Тетка могла прийти в парк торговать соком, водой, пивом и воздушной кукурузой, а могла и не прийти. На меня пахнуло молодым потом, и я – насколько мог быстро – повернулся. Мимо бежали кросс двенадцатиклассницы. К сожалению, я был чересчур не в форме, чтобы подставить ногу одной из них, а потом утащить жертву в кусты. Да и проповедник был не очень подходящей компанией для такого времяпровождения. Я допил пиво, бросил бутылку в урну – попал, к своему удивлению, – и, пробуя силы, приподнялся. Потом встал и пошел к продавщице пива.
– И все же Господь обязательно явит тебе чудо, – сказал вслед мне этот чудак.
– Непременно, – сказал я.
– Вот увидишь, – крикнул он.
– Обязательно, – сказал я.
– Прямо сейчас! – взвизгнул он.
– Ну конечно же, – бросил я.
– В сей же момент! – заорал он.
– Всенепременно, – сказал я.
После чего обернулся, чтобы послать его наконец-то как следует, но на скамейке никого не было. Если бы я был студенткой филфака и прочитал сто пятьдесят семь раз «Мастера и Маргариту» – а это для них обязанность, вроде как для пограничника уметь бегать с собакой, – то непременно бы вздрогнул. Но это было далеко не первое похмелье в моей жизни. Я знал, что в такие моменты чего только ни случается. И никакие дьяволы советского розлива тут ни при чем. Алкоголь играет, сказал я себе. И пошел за добавкой, еще поиграть. Но буквально в двух-трех метрах от столика, хотя все вроде как и продолжало выглядеть обычным, – что-то в атмосфере изменилось. Воздух как будто щелкнул и, судя по тому, как люди в парке продолжали заниматься своими делами, – изменилось лишь для меня. Так что я не стал заострять на этом внимание и купил себе еще пива. Но я уже знал.
