Пётр Тизенгаузен, молодой дворянин из мелкопоместных, был с придурью.
Ещё в детстве его одолевали всякие идеи: то затеет вертеть дырку до центра земли и обрушит летний нужник; то возьмётся изучать самозарождение мышей в грязном белье и увидит слишком много интересного; то задумается, чего люди не летают, и после ковыляет с ногой в лубках. Когда Пётр наконец вырос и озаботился вопросами попроще, а именно, почто у девок сиськи, и как от вина шумит в голове, родители юного Тизенгаузена заметно воспряли духом.
Но годам к восемнадцати, когда всё ему стало окончательно ясно, понятно, доступно, а от этого как-то пресно, Петру нечто особенное вступило в голову.
От скуки Тизенгаузены держали парусную шнягу, на которой в ясную погоду гуляли по Волге-матушке под гармошку и самовар с баранками. Шняга была вёрткая, лёгкая, быстрая, не боялась волны, прелесть судёнышко. На ней даже стояла пушчонка для потешной стрельбы, из разряда тех, которые пищалью назвать уже нельзя, а орудием ещё совестно.
И вот на эту шнягу Пётр Тизенгаузен вдруг зачастил.
Экипаж шняги состоял из шестерых мохнорылых обормотов под командой отставного матроса деда Шугая. Тот Шугай, даром что дед, носил флотскую косичку, в ухе серьгу и за поясом нож. Ещё он был знаменит аж на другом берегу Волги-матушки невероятным своим сквернословием и ловкостью в работе со всякой снастью. Рассказы деда Шугая о дальних походах и истоплении басурман тянулись часами, ибо на одно русское слово у него приходилось три-четыре морских. Но если слушать внимательно, то можно было узнать вещи поразительные — например что у китаянок дырка поперёк.
Главное, со шнягой дед управлялся отменно. Не было случая, чтоб его мохнорылый экипаж черпнул бортом воду, навалился на другое судно или, скажем, пропил с похмелья якорь — что на Волге-матушке испокон веку считалось в порядке вещей.
Приняв командование и понизив деда Шугая до боцмана, каковое понижение было компенсировано дополнительной чаркой водки в день, Пётр Тизенгаузен развил на шняге кипучую деятельность. Во-первых, он перекрестил её из «Ласточки» в «Чайку». Во-вторых, заставил матросов основательно подновить судно и заново покрасить. В-третьих, оснастил «Чайку» рындой. И принялся на шняге по Волге-матушке разнообразно вышивать. И в вёдро, и в дождь, и при любом ветре «Чайка» сновала туда-сюда, оглашая великую русскую реку чудовищной руганью и вытворяя такие эволюции, что соседи Тизенгаузенов крутили пальцем у виска.
— Эх, и угораздило же меня с моим талантом родиться в России! — возмущался Пётр, когда ветер стихал, и команда садилась на вёсла. — Что скажете, пиратские морды?!
— Ё! — дружно орали пиратские морды.
Экипаж шняги, надо сказать, разросся уже до дюжины мохнорылых, и морды у них вправду были довольно пиратские. Пётр Тизенгаузен самолично отбирал на борт мужиков, из-за чего даже имел серьёзный разговор с папенькой.
— Как один острожники! — возмущался папенька. — Зарежут! Сожрут!
— А у меня пистолеты, — отвечал Пётр.
Со временем эволюции шняги стали приобретать угрожающий оттенок: «Чайка» шныряла в опасной близости от других судов. Опытный глаз легко угадал бы в её манёврах развороты для бортового залпа и абордажные заходы.
Вскоре со шняги помимо обычной ругани донеслась ещё и пальба: Пётр выставил на фарватер старый ялик и крутился вокруг него, поливая картечью из пушчонки.
Обеспокоенный папенька бросился к маменьке.
— Быстро жени мальчишку на соседской дочери, пока не началось!
Но было поздно.
Следующим утром на мачте «Чайки» взвился чёрный флаг. На квадратной тряпке были грубо намалёваны череп и кости.
— Прощайте, маменька и папенька! — крикнул Пётр, стоя у руля. — Не поминайте лихом! Мы идём на Кюрасао!
Маменьке сделалось дурно. Папенька в сердцах плюнул шняге вслед.
— Да ты раньше Калязина потонешь, — сказал он.
Шняга подняла все паруса и, подгоняемая лёгким попутным ветром и крепким матом, унеслась.
Ликующий экипаж выпил по чарке водки за успех предприятия и во славу капитана.
— Стану адмиралом, будете пить по две, — пообещал Пётр.
— Ё!!! — заорали пиратские морды.
Тизенгаузен подобрал команду умышленно — все его матросы были, помимо вдового деда Шугая, в разладе с жёнами и мечтали убраться куда подальше. Хоть на Кюрасао. Поглядеть заодно, правда ли у китаянок дырка поперёк.
Шняга весело скакала по мелкой волне.
*****
К обеду вышли на траверз села Концы. Стали на якорь в видимости скобяной лавки жида Соломона — больше в Концах ничего достойного внимания не было. Тизенгаузен высадил на берег десант во главе с огромным рыжим Волобуевым.
— Всё ясно, пиратские морды? — напутствовал флибустьеров капитан.
— Ё! — ответили флибустьеры.
Жид Соломон, увидев выходящую на берег шайку и осознав, что морды приближаются сплошь пиратские, заперся в лавке. Волобуев со товарищи неуверенно потоптались у двери, постучали обухами топоров в ставни, и всё было б ничего, не вздумай Соломон показать флибустьерам в замочную скважину кукиш.
Десант запросил поддержки с моря.
— Наводи, — приказал Тизенгаузен канониру Оглоедову. — Пали!
Пушчонка жахнула по лавке и с первого раза засадила ядрышко аккурат в замочную скважину.
