Аристотель и Данте открывают тайны Вселенной - [24]

– Серьезно?

– Поверь мне, я повидал многое.

– Правда?

– Правда, Аристотель. И знаешь что?

– Зовите меня Ари.

– Ари. – Он улыбнулся. – Меня поразило то, как ты держался во время операции. И как хорошо справляешься сейчас. Это потрясающе, честное слово.

– Дело в удаче и в генах, – пожал плечами я. – Гены – от мамы и папы. А от кого удача – уж не знаю. Может, от Бога.

– Ты верующий?

– Не особо. За этим скорее к маме.

– Да, мамы с Богом всегда неплохо ладят.

– Пожалуй. А когда я перестану чувствовать себя так паршиво?

– Совсем скоро.

– Скоро? Что, еще недель восемь все будет болеть и чесаться?

– Скоро ты пойдешь на поправку.

– Ага, конечно. А почему переломы у меня ниже колена, а гипс – и выше тоже?

– Я просто хочу, чтобы недельки две-три ты полежал спокойно. Чтоб не сгибал ноги и ничего себе не повредил. Сильные ребята себя не берегут. Через несколько недель мы заменим тебе гипс, и тогда ты сможешь сгибать колени.

– Черт.

– Что такое?

– Через несколько недель?

– Недели три, не больше.

– Три недели с негнущимися ногами?

– Это не так уж и долго.

– Но сейчас лето.

– А потом мы отправим тебя к физиотерапевту.

Я глубоко вздохнул.

– Вот дерьмо. А это? – спросил я, приподняв загипсованную руку. Настроение стремительно портилось.

– Там не такой серьезный перелом. Снимем через месяц.

– Через месяц? Вот дерьмо.

– Тебе нравится это словечко, да?

– Мне хочется сказать кое-что похлеще.

Он улыбнулся.

– «Дерьмо» – вполне подходит.

Мне хотелось плакать. И я плакал. В основном от злости и разочарования, потому что знал: он скажет набраться терпения. Именно это он и сказал:

– Наберись терпения. Скоро будешь как новенький. Ты молодой и сильный. У тебя прекрасные здоровые кости – я не сомневаюсь, срастутся они на отлично.

Срастутся на отлично. Наберись терпения.

Вот ведь дерьмо.

Он проверил чувствительность в пальцах моих ног, послушал легкие и попросил проследить взглядом за движениями его пальца, прикрыв сначала один глаз, потом второй.

– Знаешь, – сказал он, – то, что ты сделал ради своего друга Данте, – поступок поистине геройский.

– Если честно, мне уже надоело это слышать.

Он посмотрел на меня.

Выражение у него было странное.

– Тебя могло парализовать. Или даже хуже.

– Хуже?

– Да, приятель. Ты мог умереть.

Умереть. Ладно.

– Все постоянно это твердят, док. Но я ведь жив.

– Тебе не нравится быть героем, верно?

– Я сказал Данте, что сделал это не специально. Все посмеялись, решили, что я пошутил. Но это была не шутка. Я даже не помню, как оттолкнул его. Я не говорил себе: «Сейчас я спасу своего друга Данте». Вовсе нет. Просто сработал какой-то рефлекс, как если ударить по коленке молоточком – дернется нога. Так и тут. Оно само.

– Просто рефлекс? Оно само?

– Именно.

– И ты тут ни при чем?

– Иногда такое случается.

– «Иногда такое случается»?

– Ага.

– А я так не думаю.

– Само собой, вы же взрослый.

Он рассмеялся.

– Чем тебе не угодили взрослые?

– Они вечно учат нас жизни. Вечно объясняют, кем быть и как жить.

– Это наша работа.

– Круто, – сказал я.

– Круто, – повторил доктор Чарльз. – Слушай, я знаю, что ты не считаешь себя ни храбрым, ни отважным, – и это понятно.

– Я обычный парень.

– Да, таким ты себя видишь. Но ты спас своего друга, который неминуемо попал бы под машину. Ты это сделал, Ари, не думая о себе и о том, что случится. Ты это сделал, потому что такой ты человек. Вот о чем тебе стоит поразмыслить.

– Зачем?

– Просто подумай об этом.

– Как-то не хочется.

– Ладно. Но просто знай, Ари, люди вроде тебя встречаются редко. Так я считаю.

– Я же сказал, док: просто рефлекс.

Он ухмыльнулся и положил руку мне на плечо.

– Я знаю таких, как ты, Ари. И вижу тебя насквозь.

Я не понял, что он имеет в виду. Но он улыбался.

Вскоре после его ухода ко мне заглянули родители Данте. Мистер Кинтана непринужденно поцеловал меня в щеку. Возможно, для него это было в порядке вещей. Жест показался мне милым, хоть я и немного смутился.

Мистер Кинтана все благодарил и благодарил меня, и я хотел попросить его перестать, но промолчал. Промолчал, потому что знал, как сильно он любит Данте и как счастлив, что тот цел и невредим. А я был счастлив, что счастлив он, оттого и терпел.

Я хотел сменить тему, но говорить было не о чем и чувствовал я себя паршиво. Однако мистер и миссис Кинтана пришли меня навестить, а я мог разговаривать и нормально соображать, – поэтому, несмотря на туман в голове, спросил:

– Значит, вы на год уезжаете в Чикаго?

– Да, – ответил мистер Кинтана. – Данте до сих пор меня за это не простил.

Я пристально на него посмотрел.

– Он все еще злится за то, что я с ним не посоветовался.

Я улыбнулся. Мистер Кинтана продолжил:

– Он не хочет пропускать занятия по плаванию. Сказал, что может год пожить у тебя.

Это меня удивило. Значит, у Данте больше секретов, чем я думал. Я закрыл глаза.

– Все хорошо, Ари?

– Иногда у меня так чешется под гипсом, что я просто с ума схожу. Потому и закрываю глаза.

Его взгляд потеплел.

Я умолчал о том, что каждый раз, когда не могу больше выносить это чувство, я пытаюсь представить себе, как выглядит мой брат.

– В любом случае приятно поболтать, – сказал я. – Помогает отвлечься. – И, помолчав, прибавил: – Значит, Данте на вас злится?