Аристотель и Данте открывают тайны Вселенной - [25]

– Ну, я ответил ему, что не могу оставить его на год.

Я представил, каким взглядом Данте одарил отца, и сказал:

– Данте упрямый.

– Весь в меня, – отозвалась миссис Кинтана.

Я улыбнулся. Я знал, что это правда.

– Знаешь, что мне кажется? – продолжила она. – Мне кажется, Данте будет сильно по тебе скучать. Думаю, он поэтому не хочет уезжать.

– Я тоже буду по нему скучать, – сказал я и тут же пожалел о сказанном. Конечно, это было правдой, но не стоило произносить ее вслух.

Мистер Кинтана посмотрел на меня.

– У Данте не так много друзей.

– Мне всегда казалось, что он всем нравится.

– Это правда. Данте всем нравится. Но он всегда был одиночкой. Он часто поступает не так, как все, и всегда таким был. – Мистер Кинтана улыбнулся. – Как и ты.

– Может быть, – сказал я.

– Такого друга, как ты, у него никогда не было. Мне кажется, тебе стоит это знать.

Я не хотел этого знать. И не понимал почему. Но в ответ просто улыбнулся. Мистер Кинтана был хорошим человеком. И он разговаривал со мной, с Ари. А потому, пускай я и не хотел ничего обсуждать, я понимал, что должен потерпеть. В мире не так много хороших людей.

– Честно говоря, я довольно скучный парень. Даже не знаю, что Данте во мне нашел. – Я поверить не мог, что выдал такое.

Миссис Кинтана, все это время стоявшая поодаль, подошла и встала рядом с мужем.

– Почему ты так считаешь, Ари? – спросила она.

– Что?

– Почему считаешь себя скучным?

Боже, – подумал я, – а вот и психолог.

Я пожал плечами и закрыл глаза, хотя, конечно, понимал, что они все равно никуда не денутся… К несчастью, нам с Данте обоим достались участливые родители. Почему они не могут просто оставить нас в покое? – думал я. Почему они не такие, как все, – слишком занятые, слишком эгоистичные, плюющие на своих детей с высокой колокольни?

Я все-таки открыл глаза.

Я знал, что мистер Кинтана хочет сказать что-то еще. Прямо чувствовал. Но он промолчал. Не знаю. Наверное, заметил мое напряжение.

Мы принялись обсуждать Чикаго. Я был рад, что не приходится говорить обо мне, о Данте или о том, что случилось. Мистер Кинтана сообщил, что университет предоставит им небольшую квартиру. Миссис Кинтане придется на восемь месяцев оставить практику, но уедут они не на целый год, а только на учебный, что не так уж долго.

Я уже не помню всего, о чем говорили тогда мистер и миссис Кинтана, но они очень старались меня приободрить. С одной стороны, я был рад, что они рядом, с другой – мне было наплевать. И, разумеется, разговор в конце концов снова скатился к нам с Данте.

Миссис Кинтана сообщила, что хочет отвести его к психологу.

– Он сам не свой, – сказала она и заметила, что, может, и мне не помешает поговорить со специалистом.

Ну класс. Чего еще ожидать от психолога.

– Я за вас переживаю, – добавила она.

– Приходите попить кофе с моей мамой, – ответил я. – Можете попереживать вместе.

Миссис Кинтана решила, что я шучу, но я и не пытался. Она улыбнулась.

– Аристотель Мендоса, ты ни капли не скучный.

Вскоре я так устал, что уже не мог сосредоточиться на разговоре. Мы стали прощаться. Не знаю почему, но мне было невыносимо смотреть в полные благодарности глаза мистера Кинтаны. Однако именно миссис Кинтана по-настоящему меня поразила. (В отличие от мужа, она не выставляла напоказ свои чувства. Нет, она, конечно, все равно была очень милой и хорошей. Просто теперь я понял, что имел в виду Данте, когда сказал, что его мама непостижима.) Перед уходом миссис Кинтана сжала ладонями мое лицо, посмотрела мне в глаза и прошептала:

– Аристотель Мендоса, я буду любить тебя вечно.

Ее голос звучал тепло, сильно и уверенно, но глаза оставались сухими. Говорила она спокойно и умиротворенно, не сводя с меня взгляда, словно хотела, чтобы я знал: говорит она на полном серьезе.

И тогда я понял: женщины вроде миссис Кинтаны нечасто используют слова вроде «любовь» или «любить». Но уж если используют, то потому что правда так чувствуют. И еще я понял, что мать Данте любит его намного сильнее, чем он думает. Я не знал, что мне делать с этим осознанием, поэтому просто решил держать его в себе. Я всегда так делал. Держал все в себе.

Три

Мне позвонил Данте.

– Извини, что не навестил тебя, – сказал он.

– Ничего страшного, – ответил я. – Я все равно не в настроении болтать.

– Я тоже, – вздохнул он. – Мама с папой тебя не утомили?

– Нет. Они милые.

– Мама говорит, мне нужно к психологу.

– Ага, она и мне сказала.

– Ты пойдешь?

– Еще чего.

– Они уже обсудили это между собой. Наши мамы.

– Кто бы сомневался. А ты как – пойдешь?

– Если мама что-то решила, то ничего уже не поделать. Проще тихо согласиться.

Это меня рассмешило. Я хотел спросить, о чем он будет говорить с психологом, но не стал, рассудив, что на самом деле не хочу этого знать.

– Как твое лицо? – спросил я.

– Мне нравится его рассматривать.

– Ты реально странный. Может, тебе и правда стоит сходить к психологу.

Мне нравилось слышать его смех. Все снова стало как прежде. Сказать по правде, я опасался, что ничего никогда уже не будет как прежде.

– Тебе все еще очень больно, да, Ари?

– Не знаю. Такое ощущение, что без ног я не я. Ни о чем больше думать не могу. Так и хочется сорвать с них гипс и… Черт, не знаю даже.