Архитектор его величества - [54]

Через неделю после спасения из «холодной избы» я подплыл к Ярославлю. Опасаясь, что и здесь могут искать «колдуна-лазутчика», я заранее сошел с плота, снял топор с топорища и спрятал за пазуху, ибо оружие могло меня выдать. Зашел на торг и обменял топор на еду. Поел я совсем немного, ибо еще со времен Палестины помнил завет путешественников: после долгого голода нельзя сразу наедаться досыта, в противном случае желудок может не принять пищу, что приводит к тяжелой болезни, а то и к смерти, упаси Господь и Дева Мария. Но все же мучительный голод я утолил.

В порванной и грязной крестьянской одежде, исхудавший, обросший щетиною, я нашел терем наместника. Если бы я в таком виде попытался войти внутрь и сказать, что я Божией милостью императорский архитектор, барон и аббат, меня, наверное, сочли бы за сумасшедшего и в лучшем случае выбросили вон. Поэтому я сел неподалеку и терпеливо ждал, пока из дверей не вышел сам наместник Курьян Ейкович, и тогда уже окликнул его — издали, дабы он не испугался моего вида. Слава Пресвятой Деве-заступнице, он меня узнал.

Несколько дней я отдыхал в тереме у Курьяна, отъедался и неустанно молился за упокой душ моих утонувших спутников. Сил на прогулки по Ярославлю у меня было немного, но все же могу кратко описать сей город.

Основан он был века полтора назад князем Ярославом Мудрым. На стрелке Которосли и Волги стоит обычная для Руси дерево-земляная крепость, называющаяся Рубленым городом, длина укреплений — около полумили[107]. Сии укрепления находятся в неплохом состоянии: они были поновлены лет шесть-семь назад, после того как город осаждали и не смогли взять булгары. Ярославский посад, называемый Земляным городом, во время той осады был сожжен самими же защитниками крепости: здесь обычно так поступают, дабы лишить врага бревен для сооружения осадных приспособлений. Но благодаря доходам от волжской торговли Земляной город быстро отстроился, и его размеры уже превышают размеры крепости.

Каменных зданий в Ярославле нет, а среди многочисленных деревянных храмов выделяется церковь Ильи Пророка, срубленная, по преданию, самим Ярославом. Я не очень верю в такие легенды: неужели у самого могущественного из великих князей Киевских не было других дел, чем выполнение большой плотницкой работы на дальней северо-восточной окраине страны? Но тем не менее горожане так считают и увлеченно об этом рассказывают.

Обратно в Боголюбов я отправился в большой ладье, любезно предоставленной Курьяном Ейковичем в мое распоряжение. Со мной по приказу наместника поехали две дюжины ярославских воинов. Мне сначала казалось, что ладья пойдет ко дну просто от тяжести сих воинов и их оружия.

Курьян, молодой и горячий боярский сын, советовал заехать в Ростов к наместнику Путяте и потребовать наказать злодеев, но я отказался, ибо понимал, что доказать их вину не смогу: пробитая ладья покоилась на дне озера Неро, а больше никаких улик против злоумышленников не было. Когда я поведал о случившемся ехавшим со мною ярославским воинам, они мне тоже предложили наказать обидчиков, только не через Путяту, а самим: остановиться в Городке на Саре и кулаками — «стенка на стенку», как сие называется на Руси, — поучить уважать князя и его посланников. Две дюжины сильных и задорных ярославских дружинников, наверное, действительно могли бы справиться с ленивыми сарскими воинами, но от этого я тоже отказался: мне только не хватало стать причиною междоусобицы ярославцев и ростовцев! Так что мы не стали причаливать ни в Ростове, ни в Городке на Саре. А караульные на сарской пристани остановиться не потребовали — видимо, узнали ладью Курьяна Ейковича.

Когда я милостью Господней благополучно прибыл в Боголюбов и поведал обо всем князю Андрею Георгиевичу, тот разгневался и сказал, что пошлет в Ростов Вышату Никифоровича, дабы он навел там порядок, и что строительство ростовского собора откладывается до времени, когда из Суздальской земли будет удален Леон, проповеди которого вредят княжеской власти. Впрочем, я через пару недель все же набросал эскиз большого храма для Ростова, дабы мое полное невзгод и опасностей путешествие хотя бы было не напрасным. Скоро представлю князю макет, ибо удаление Леона, надеюсь, действительно лишь вопрос времени.

А вскоре после моего возвращения приехало императорское посольство во главе с епископом Кобленцским и графом Вифлеемским, которые привезли добрые вести. Теперь я спокоен: обо мне на родине помнят и ценят мои скромные заслуги. А здесь, в Залесье, пожалование мне графского достоинства произвело столь сильное впечатление, что почти все бояре стали обращаться ко мне «господин граф». Мне сначала казалось, что я никогда не привыкну к весьма почетному для Руси титулованию «господин», а тем более «граф», но, как говорят у нас в Германии, привычка к хорошему приходит быстрее, чем к плохому. Впрочем, простой народ по-прежнему зовет меня за глаза Куфиром: пару раз слышал на улице за своею спиною.

Весьма тронула меня и такая, казалось бы, мелочь: за время моей поездки в Ростов к северной стене дворцовой церкви в Боголюбове была пристроена арка для перехода с хоров храма во дворец. Арка перекрыла несколько колонок на стене церкви. И мастера, возводившие арку, не стали уничтожать сии колонки, хотя было проще простого сбить их несколькими ударами обуха топора, — а аккуратнейшим образом обошли их, выложив кладку весьма затейливой формы. Когда я спросил старшину каменщиков, к чему были такие сложности, он ответил, что любое творение господина графа, в том числе и прекрасная церковь Богородицы, является неприкосновенным.