Арабская поэзия средних веков - [55]

Она затевает с влюбленным игру,

И если счастливым он был на рассвете,

Несчастье ему принесет ввечеру…

Башшар… Не напрасно ли встречи он ищет?

Нашел ли он то, что упорно искал?

Пришел он однажды к ее становищу,

А страж на него, словно пес, зарычал.

Но понял Башшар, что сердиться не надо,

Вина караульного невелика —

Сожженный любовью встречает преграды

На подступах к сладкой воде родника.

Будь хитрым, Башшар, обуздай нетерпенье,

На помощь всю ловкость свою призови,

Проникни к любимой неслышною тенью

И ей, равнодушной, скажи о любви.

Скажи ей: «Взываю к тебе, словно к богу,

Любовью своей исцели мой недуг!

Ведь снадобья знахарей мне не помогут —

Умру я, несчастный, не вынесу мук.

Я в самое сердце тобою был ранен

И сдался без боя и духом ослаб.

Да где ж это видано, чтоб мусульманин

Томился в плену, как ничтожнейший раб?!

Так что же мне делать? Ответа я жду!

Помедлишь мгновенье — и мертвым паду».

«Не скорби и не сетуй, соседка моя…»

^{139}

Не скорби и не сетуй, соседка моя,—

Всем живым уготована чаша сия.

Мой сынок, что был ясного солнца ясней,

Он во власти могилы, он пленник камней.

Я отныне чужой в этой жизни земной —

Опочил он, и смерть породнилась со мной.

И когда б не боялся я гнева творца,

Я бы плакал над сыном моим без конца!

И, клянусь, я у смерти бы вырвал его,

Коль могло бы судьбу изменить колдовство!

Не страшусь умереть, как испить из реки,

Где мы все наполняем водой бурдюки.

Не хочу выставлять мою скорбь напоказ,

Но о сыне скорблю каждый день, каждый час.

Вопли плакальщиц юных о нем говорят,

Стоны голубя раны мои бередят.

Я молчу, застывает слеза на глазах —

Отпусти мне грехи за терпенье, Аллах!

Но позволь, о господь, попенять в тишине

На великую боль, причиненную мне.

Повинуясь призыву судьбы, он ушел —

Удивленья достоин судьбы произвол!

Я, как птица, дрожу, что попалась в силок,—

Почему был жесток и безжалостен рок,

Почему эту юную жизнь не сберег

И задолго до срока прервал ее срок?..

Он был деревцем вешним, встречавшим зарю,

И на юношей ныне я с грустью смотрю.

Он увял, мой Мухаммад, мой нежный росток,

И на старости лет я теперь одинок.

Ароматным он был, как невесты венок,

Благовонным он был, как расцветший цветок.

Благородным он был, словно чистый клинок,—

Кто его на рассвете из ножен извлек?

Ускакал он, как всадник в предутренний час,

Захватив скакуна запасного для нас.

Предстоит нам за ним на закате идти,

Ибо нету для смертных иного пути.

Мы в недобром, неправедном мире живем —

Так чего же мы ищем, чего же мы ждем

И на что мы надеемся, толпы невежд,

Переживших разлуки и гибель надежд?..

И всегда я дрожу, пораженный бедой,

Кто б ни умер — младенец иль старец седой.

«Наступила ночь, и нрав твой вздорный…»

Наступила ночь, и прав твой вздорный

Вновь низверг меня в пучину боли.

Обещанье, данное во вторник,

Оказалось ложью — и не боле…

Где я был — у врат ли Миксам в Басре

Или, может быть, в преддверье ада?

Этот взор и этот лик прекрасный,

А в речах медовых столько яда!

Я спросил: «Когда же будет встреча?»

На меня взглянула ты лукаво

И сказала: «Я ведь безупречна,

Так зачем же мне дурная слава?»

И любовь меня схватила цепко,

Стала новой мукой и бедою.

Закружилось сердце, словно щепка,

В ливень унесенная водою.

Ты сверкнула солнцем с небосклона,

Ты ушла, как солнце на закате…

От любви умру, неисцеленный,

Без твоих врачующих объятий.

Помрачила ты мой светлый разум,

Сохранивши свой — незамутненным.

Я пошлю к тебе гонца с рассказом

Обо мне, безумном и влюбленном.

Я любовь принес тебе в подарок,

Где же щедрость, где же дар ответный?!

Но, как видно, все пропало даром —

Я в толпе остался незаметный.

В ожерелье мне приснись янтарном,

Лик яви, откинув покрывало…

Я, глупец, твоим поддался чарам,

Ты меня совсем околдовала.

Если б я свою любовь развеял,

Отдал вихрям и ветрам свободным,

Ветер бы ее опять посеял,

И она дала бы в сердце всходы.

Утоли мне жажду хоть немного,

Дай воды из чистого колодца,

А когда предстанешь перед богом,

Доброта твоя тебе зачтется.

Чем была та встреча — лишь насмешкой,

Прихотью случайной и мгновенной?..

Предо мною будь хоть трижды грешной,

Все тебе прощу я, все измены.

Я не в силах побороть томленья,

Без тебя слабею, вяну, гасну.

Ты взойдешь ли, солнце исцеленья?

Не взойдешь — умру я в день ненастный..

«Назови своей любимой имя!» —

Говорят мне близкие порою.

Я хитрю, лукавлю перед ними,

Имени любимой не открою.

Лишь наедине с собой, в пустыне,

Славлю это имя, как святыню.

«Я долго к ней страстью пылал…»

Я долго к ней страстью пылал,

Преследовал и упрекал,

Но Хинд мне лгала ежедневно,

А я, — печальный и гневный,—

Придя на свиданье, рыдал,

Напрасно ее ожидал.

Была она неуловима,

Как легкое облачко дыма.

Друзья надо мной измывались,

Над страстью моей издевались,

Над жгучей любовною жаждой.

Но другу сказал я однажды:

«Чтоб ты подавился едой,

Чтоб ты захлебнулся водой

За эти поносные речи!

Аллах пусть тебя изувечит

За глупые эти советы,

За гнусные эти наветы»!

Но Хинд сожалений не знала,

Она надо мной колдовала,

Играла моею судьбой,

Обманами и ворожбой,

Как цепью, меня приковала,

Бальзама она не давала

Тому, кто от страсти зачах,

Стеная и плача в ночах,

Кто сердце, как двери, открыл

И Хинд в эти двери впустил.

О, дайте мне лук поскорей

И стрелы, что молний острей!