Апсихе - [13]
Так что не только по этой причине, но и из любопытства я взяла и поехала туда. Войдя, увидела длинный стол, много галдящих молодых людей, рассевшихся по скамьям, кусок яркой ткани с названием компании на стене. Совершенно спокойно прошла и села. Как-то естественно устроилась в стороне, у бара и наблюдала за их лицами, поведением и талантами. Заказала бутылочку алкоголя (все еще не нашла любимого, видимо, самой придется придумать). Затем — вторую. Знаешь, при виде братьев по прошлому сердце не вздрогнуло, они мне показались совсем плоскими, правда — как лист, хотя видела красивые лица и жесты, но ничего, что хоть немного напоминало бы всеобъятность того дня на рынке.
Их яркие новомодные тряпки, макияж, жирный блеск волос, их шутки, флирт, серьги, движения широким плечом не тронули моего сердца. Значит, я — не одна из них, актеров, перспективных, молодых, очаровательных красавцев. Я — с рыночными торговцами, а не с этими фигурками из ускоренного мелькания кинокадров. Я — продавщица с рынка, стремящаяся к совершенному — никакому — состоянию рыночной торговки, и достигну его.
Ведь они — актеры, черт подери, и ни один, ни один (ну, может, один-другой) даже не заметил, что я пятнадцать минут не отрываясь глазела на них. Так где же то вечно чуткое актерское внимание, чувство окружающего пространства, стремление впитать законы окружающего мира? Я конечно не слепая, у меня ведь есть глаза: были очаровательные черты лица или беззаботные жесты, гримасы, красивые взгляды, тела, как нарисованные, проблески юмора. Но его струйка еле сочится наперекор их ярким, галдящим, второсортным винам.
Я — актриса? Не помню. Вижу себя в трудах, на киноплощадках, на сцене, но не вижу себя пьющей чай с интеллигентами. Иными словами, вижу половину себя. А постоянное игнорирование почти всех источников искусства показывает и отношение к культуре. Не знаю, не знаю. Сидела там, у бара, в двадцать раз перезашитых и опять порванных старых брюках (кстати, они всё рвутся на правом колене, там никогда не зашиваю), почти метр восемьдесят, широкоплечая, с сильной спиной (от подносов с фужерами, тарелок, из которых ели господа, и ящиков на рынке), в поношенной куртке с грязным воротом, свитере десятилетней давности (одном из мамой отданных), вся потная, с грязными, давно не стриженными ногтями и руками, отдающими колбасой, ноющими от стояния за прилавком ногами, лохматыми жирными волосами, ради рынка накрашенным и за день потом смытым лицом. Ну, если это — актриса, тогда самая лучшая, которую именно потому никто ни сейчас, ни потом не зовет и не замечает. А если кто ее и позовет, то случится переворот, все в тридцать раз сильнее сотрясающий и меняющий.
Не вижу себя на вершине сценической карьеры, не вижу себя среди других альпинистов или горных королей, ближе большинства которых мне корабельный посудомойщик Алан или Васку, танцующий со скатертью, или сосед-индус, каждый день выходящий в свой садик и громко кричащий, пока кто-нибудь не введет его в дом.
Ушла из бара и поехала в город. Купила четыре бутылочки алкоголя, отправилась в центр города искать Вожака, шла с места на место, потихоньку потягивая из рюкзака. Неплохо было только в гей-клубе, решила, что каждую пятницу или субботу буду туда ходить. Там обстановка показалась самой теплой. Самой теплой, потому что никто ко мне не лез, могла спокойно, со стороны наблюдать за похотливостями. Подумала, что существуют всякие ночные и стриптиз-бары, кабаре, ой сколько притонов еще предстоит обойти!
Вчера на секс-улице заглянула в варьете, местечко, обитое бархатом и с эротически настраивающей музыкой; должна признаться, там я обнаружила кое-что свое: тот красный свет, полумрак, одиноко пьющие люди (и я в их числе), все время неожиданно попадающиеся особи, полные эротических капризов, проплывающий мимо транссексуал на высоких белых каблуках и т. д. Меня многое влечет. Но больше всего — женщины, мужчины и животные. Вожак, где и почему еще не?
Ак. Вчера куртизанка вернулась домой одна?
Саке. Ну конечно! Одна-одинешенька, сегодня рано вставать, с семи — рынок. Ладно, раз уж заговорила о куртизанке, так расскажу. Хочу продаться. Видела в кино, как какому-то богачу продали невинную девушку по какой-то очень хорошей цене. Так я подумала, знаешь, было бы интересно. Понятно, не ради денег. Нашла в интернете агентство и написала в администрацию письмо, попросила информацию. Ситуация у меня такая: хочу побыть одноразовой проституткой, я одинокая и нетронутая, хочу найти клиента, гурмана любви и в то же время социально и общественно стабильного, способного заплатить кругленькую сумму за невинную девушку. Было бы совсем неплохо. Может, окажется, что тот клиент и есть мой Вожак. Если, чтобы его встретить, надо это сделать — пожалуйста. Агентство мне не ответило, хотя я писала, что я совершеннолетняя и знаю, что делаю, никакого психологического краха точно не будет. Еще подумала, что было бы хорошо, чтобы это было нелегально, тогда довелось бы побывать в тюрьме. Ну да ничего, для тюрьмы при случае найдутся другие способы. Правда, не написала в то агентство, что у меня нет никакого реального успеха у мужчин, что они меня боятся, будто я больная. Знаешь, подумалось: а может, я случайно и в самом деле больная?..
«Однажды, когда увечные дочери увечной застройки – улицы – начали мокнуть от осени, я зашла в бар. Каким бы жутким ни казался город, он все еще чем-то удерживал меня в себе. Может, потому что я молода. В тот вечер все обещало встречу и лирический конец. Уже недалеко до нее – низовой смерти. Ведь недолго можно длить жизнь, живя ее так, что долго протянуть невозможно.Бар был лучшим баром в городе. Его стены увешаны циклом Константина «Сотворение мира». Внутри сидели люди, в основном довольно молодые, хотя выглядели они еще моложе – как юнцы, поступающие на специальность, к которой у них нет способностей.
«Это была высокая гора на удаленном южном острове, омываемом океаном. Посетителей острова, словно головокружение от зарождающейся неизвестности или блаженное растворение во сне, больше всего привлекала единственная вершина единственной горы. Остров завораживал своими мелкими луговыми цветами; сравнительно небольшой по площади, он был невероятно искусно оделен природой: было здесь солнце и тень, горные уступы и дикие луга, и даже какие-то каменные изваяния. Притягивал открывающимися с его краев видами и клубящимися, парящими, зависшими облаками»..
«Все, что здесь было, есть и будет, – всего лишь вымысел. Каждое слово – вымысел пальцем в небо. Что-то, во что случилось уверовать, сильно и нерушимо. Еще один вымысел, разве что на этот раз поближе, посветлее и подолговечнее, но все же – вымысел. А вымысел – это такой каждый рикошет мысли, когда собственное сознание искривляется и, отскочив от бог знает каких привидений или привиденностей, берет и сотворяется, сосредотачивается в целую мысль…» Перевод: Наталия Арлаускайте.
«Доски мостка отделялись одна за другой, отскакивали от каркаса, вытряхивали гвозди и принимались тереть бока невыполнимой. Охаживали до тех пор, пока ее тело не принимало вид мостка, становилось коричневым от ушибов и древесины. Доски с точностью передавали невыполнимой свой рисунок, цвет, все пятнышки, мелких жучков, трещинки. Потом переворачивали ее, посиневшую и гноящуюся от ушибов, вверх тормашками – так, чтобы легла на их место…» Перевод: Наталия Арлаускайте.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.
«Юность разбойника», повесть словацкого писателя Людо Ондрейова, — одно из классических произведений чехословацкой литературы. Повесть, вышедшая около 30 лет назад, до сих пор пользуется неизменной любовью и переведена на многие языки. Маленький герой повести Ергуш Лапин — сын «разбойника», словацкого крестьянина, скрывавшегося в горах и боровшегося против произвола и несправедливости. Чуткий, отзывчивый, очень правдивый мальчик, Ергуш, так же как и его отец, болезненно реагирует на всяческую несправедливость.У Ергуша Лапина впечатлительная поэтическая душа.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)