Апостол свободы - [35]

На протяжений всей одиссеи Левский постоянно находился рядом с Хитовым и пользовался каждым удобным случаем, чтобы учиться на богатом опыте командира. «Все я осматривал, все примечал, пытал воеводу о том, чего не знал, дороги и тропки, что мы проходили, запоминал, чтоб вперед пригодились», — говорится в автобиографической поэме, в которой он описал свои приключения[45]. Панайот Хитов со своей стороны вскоре признал, что выбор Раковского правилен. Молодой знаменосец, несмотря на отсутствие опыта, обладал всеми необходимыми качествами. Он был вынослив и крепок, легко переносил голод, жажду, истощительные форсированные марши. Неистощимое чувство долга сочеталось в нем с бесстрашием, а его песни и веселый нрав поднимали настроение товарищей. Хитов говорил о нем: «Левский, мой знаменосец, спал чутко, как заяц, — при малейшем звуке он вскакивал и хватался за винтовку. Он взбирался на утесы как дикая коза и перепрыгивал через ущелья как серна. Его пуля всегда попадала в цель, а в деле он был решителен и неукротим, как лев»[46]. Воевода также замечает: «Он был бесстрашный человек, не пил ни вина, ни ракии, и не курил. Единственным, к чему он имел страсть, была свобода родного отечества да старинные народные песни, которые он пел мастерски»[47]. Товарищ Левского по чете Васил Николов подтверждает слова Хитова. Он рассказывает, что Левский был «очень красив собой, певец, веселый, сильный и выносливый человек. Он не курил, не пил ни ракии, ни вина и всегда был полон энергии»[48].

Один из эпизодов, рассказанных Николовым, говорит, что в случае необходимости Левский мог быть суров и безжалостен. Когда чета подходила к Тиче, ей повстречался мухтар — староста села. Он признался, что силой отобрал у болгарского крестьянина триста грошей, за что чета приговорила его к казни. Левский намылил веревку, сделал петлю, надел ее на шею турка и попросил Николова держать второй конец веревки. «Это была легкая смерть, — замечает Николов, — немного крови вытекло у турка из носа, и все было кончено».

И все же, хотя смерть была их постоянной спутницей, иногда Левскому трудно было с этим примириться. Однажды в горах над Жеравной завязалась перестрелка с турецкой военной частью, после чего гайдуки обнаружили среди мертвых врагов трупы болгар и поляков, рекрутов Садык-паши, польского эмигранта. Его настоящее имя было Чайковский. Он пошел на службу к султану, потому что ненавидел Россию. Левский, который за несколько дней до этого хладнокровно и без видимых переживаний казнил вымогателя, был охвачен такой жалостью к этим бедным, сбитым с толку людям, по глупости отдавшим свою жизнь за тирана, что он рыдал над трупами[49].

День за днем чета двигалась на запад почти без происшествий и в первую неделю июля подошла к заснеженным пикам центральной части Балкан, поднимавшимся над Долиной роз. Под Юмрукчалом они зарезали два десятка ягнят и устроили небывалый пир, а потом двинулись далее, к Амбарице. Прямо под ними лежало Карлово, и Левскому неудержимо захотелось наведаться домой. Хитов хорошо понимал его чувства и потому разрешил ему спуститься в город, повидаться с матерью и поговорить с карловской молодежью. Одетый в яркий и живописный костюм изгоя, вооруженный бельгийской винтовкой, парой пистолетов и саблей, рано утром 7 июля Левский один отправился в Карлово. Ему удалось обойти три сторожевых поста, но четвертый пост его заметил. Не растерявшись, Левский встал спиной к стене, поднял винтовку и вытащил саблю. Очевидно, выглядел он устрашающе, и турки не посмели напасть на него и разбежались, хотя их было несколько человек. К тому времени уже стало рассветать, и Левский решил, что входить в город в такой час не следует. Весь день он прятался в высокой кукурузе, а вечером присоединился к группе крестьян, возвращавшихся с полей, и незамеченным проскользнул в Карлово.

Нетрудно представить себе, сколько радости и тревог принесла одинокой вдове встреча с любимым сыном. Он предстал перед ней с горящими глазами и заразительной улыбкой, исполненный гордости и возбуждения, жаждущий хоть ненадолго еще раз ощутить тепло ее любви. Мать горячо обняла его. Однако ей трудно было смириться с тем, какой оборот приняла жизнь сына. Она снова заговорила о том, что хотела бы видеть его священником, учителем или богомазом, но он тут же разочаровал мать, подтвердив ее худшие опасения: «С этим кончено, мама! Теперь ты должна быть готова к тому, что или увидишь мою голову на колу, или мое тело — на виселице».

И эта возможность была весьма реальной. Двое друзей Левского, которых он надеялся повидать, уже отбывали трехлетний срок заключения в Видинской тюрьме. К тому же до турок быстро дошли слухи о появлении четы в окрестностях Карлово и о том, что сам Левский в городе. Гину вызвали в конак и подвергли перекрестному допросу. Однако мать Левского была одной из тех гордых и сильных болгарских женщин, которые не склоняют головы ни перед врагом, ни в несчастье. Выслушав угрозы мюдира, она с презрением ответила, что нет такого запти, который сумел бы поймать ее сына, а самой ей странно слышать, что у нее требуют сведений о нем: разве не турки заставили его покинуть Карлово?