Апостол свободы - [18]

Пусть иногда Раковский бывал упрям, высокомерен и даже неверно судил о событиях; никто, сколько-нибудь знакомый с его жизнью, не мог всерьез предположить, что он способен ставить личные соображения выше интересов своего народа. Большинство из тех, кто откликнулся на его зов, глубоко верили ему и считали его своим вождем.

Среди них был Игнатий. Он обожал Раковского всем пылом молодого сердца, и когда фаэтон Раковского проезжал сквозь приветствовавшую его толпу, Игнатий не испытывал ни раздражения, ни зависти, ибо видел в блестящем Народном Воеводе не будущего Бонапарта, но самое Болгарию, занявшую подобающее ей место среди других стран и народов.

Игнатий был по-настоящему счастлив в эти первые месяцы в Белграде. Жизнь в казарме; звуки горнов, которые будили его по утрам, возвещая, что начался новый день военного обучения; среда товарищей, разделявших его надежды и мечты; вечерние собрания, на которых Раковский с жаром читал лекции на патриотические темы, — все это имело цель и было замечательно и восхитительно. Игнатий особенно любил занятия гимнастикой и другими видами физической подготовки. Он был среднего роста, не отличался мощными мускулами или большой силой, однако его стройное, пропорционально сложенное тело с широкими плечами было идеально приспособлено ко всем видам физических упражнений, где скорость и гибкость были важнее, чем вес и грубая сила. Мальчишкой он отлично бегал и прыгал, и теперь, избавившись от рясы, которой был спеленут как саваном, Игнатий охотно участвовал во всех видах гимнастики, пока каждый его мускул не стал прочным как шелк и упругим как закаленная сталь; на вид он был по-мальчишечьи гибок и строен, но это впечатление было обманчиво, как обманчив внешний вид сабли из дамасской стали. Теперь он снова, как в детстве, превосходил товарищей ловкостью и выносливостью: он мог бегать без устали, прыгал как кошка и делал акробатические упражнения на канате или качелях легко и быстро, как мартышка. Вскоре он так же уверенно владел ножом, как некогда кадилом, и мог всадить пулю в мишень с тем же мастерством, какое вкладывал в исполнение литургии.

Его пристрастие к упражнениям не ослабело и впоследствии. Оно стало постоянной чертой его жизни. Подлинной причиной этого была не чисто физическая радость, естественная для молодого человека прекрасного здоровья, и не удовлетворение, которое он получал, опережая товарищей в справедливом состязании. Для его нового призвания физическое совершенство было насущной необходимостью; Игнатий понимал, что для жизни, отданной служению народу, нужна не только сила воли, но и сильное, дисциплинированное тело. В то время культ физической подготовки был весьма распространен среди бунтовщически настроенной молодежи, однако у Игнатия он был развит до необычайно высокой степени и благодаря полному самоотвержению начинал походить на мораль. Этому способствовало его полное воздержание: он не курил и не пил, что не часто встретишь в стране, где выращивают табак и чьи вина прославила «Илиада»; где по сей день в конце зимы совершают древние обряды Дионисия, отмечая обрезку виноградных лоз как праздник. Возможно, столь полный отказ от житейских удовольствий объясняется тем, какое значение он придавал физическому здоровью. С другой стороны, невольно приходит в голову, что не менее важным фактором могло быть пристрастие хаджи Василия к бутылке[23]; слишком часто Игнатию приходилось наблюдать, как пьянство лишает человека достоинства и разума.

Жизнь Игнатия преобразилась, но он не утратил чуткости души и был все так же замкнут и стеснителен. Он полюбил коллективный образ жизни в Легии и поглощал новые знания и впечатления, как фотографическая пластинка поглощает свет, но редко кого допускал в святая святых своей души, и если кто-либо пытался заглянуть в нее, тут же замыкался как устрица. И все же в нем было нечто чрезвычайно притягательное и даже яркое, некая скрытая сила; она привлекала к нему людей и наконец обратила на себя внимание самого Народного Воеводы. В. Д. Стоянов, один из тех, кто знал Игнатия по Легии, так описывал его сыну: «Среди товарищей по оружию он отличался редкими и благородными духовными качествами: он был тих, скромен, мил и чересчур застенчив — как девушка!»[24]

Сдержанный характер не помещал Игнатию завязать тесную дружбу со Стефаном Караджой — одним из самых сильных и буйных членов Легии, о котором старый гайдук Христо Македонский говорил: «Не человек, а ураган, такого решительного и неустрашимого человека я не встречал!»[25]. Стефан был несколько моложе Игнатия, невысок ростом, быстр и чрезвычайно силен. У него было красивое лицо, черные волосы, горящие глаза и короткая черная борода, характер он имел веселый и совершенно необузданный. Он родился в восточной Болгарии, в селе Ичме и был предпоследним из десяти детей в семье. В поисках заработка отец Стефана переселился в Добруджу, огородничал, затем стал гонять чужие стада на продажу. Наконец семья осела в Тулче, где отец Стефана получил постоянную работу в городской страже, а сам Стефан нанялся в бакалейную лавку к зятю. Однажды вечером турки подожгли лавку, и Стефану еле удалось спастись, — он чуть не сгорел заживо. После этого случая он не только загорелся жаждой мести, но и стал серьезно задумываться над тем, почему турки делают что хотят и отчего болгары должны только страдать и терпеть. Он поступил в ночную стражу, как и отец, и, пользуясь своей властью, подкарауливал турок, поздно возвращавшихся домой, делал выговоры и даже поколачивал тех, кто не имел при себе зажженной лампы или каким-нибудь иным образом нарушал правила. Сначала властям нравилось его старание, но когда жалобы на молодого стражника участились, они стали догадываться, что он руководствуется не одной только любовью к порядку. Однажды ночью загорелось несколько турецких лавок сразу. Власти решили, что здесь не обошлось без Стефана, и он потерял работу.