Апостол свободы - [20]

Сражение продолжалось всю ночь. К полудню следующего дня установилось неспокойное затишье. И болгары, и сербское население вели себя с замечательным хладнокровием и показали редкую дисциплинированность. Туркам — как солдатам, так и мирному населению — было разрешено укрыться в крепости, а жителям города сербское правительство приказало разойтись по домам и мастерским и вернуть все, что было отнято у османов во время сражения.

В городе восстановилась нормальная жизнь. Но ненадолго. Рано утром во вторник, 5 июня, турки открыли орудийную стрельбу. Четыре часа они обстреливали город, разрушая дома; несколько снарядов попало в соборную церковь Белграда. Население попряталось в подвалы или пыталось бежать из города. Члены болгарской Легии снова отличились: невзирая на опасность, они окружили крепость и три дня под непрерывным огнем не давали туркам сделать вылазку, несмотря на их превосходство в численности и вооружении. Болгарская Легия верила, что пришел час долгожданной войны, и показала столь высокую отвагу и присутствие духа, что князь Михаил был глубоко тронут и лично поблагодарил болгарских воинов. Однако при всей напряженности ситуации до войны дело не дошло: ее предотвратили европейские державы, созвавшие в Константинополе конференцию для рассмотрения конфликта между Сербией и Турцией. В Белграде наступило своего рода затишье, однако осадное положение оставалось в силе, и члены Легии оставались на своих постах все лето, проводя учения и занятия под самыми стенами крепости.

Игнатий уже чувствовал себя опытным бойцом. Во время штурма старой крепости он получил боевое крещение и с честью вышел из этого испытания. И если с товарищами он был молчалив и застенчив, то в драке не уступал отвагой грозному Карадже. Более того, он понял, что любит опасность и рассчитанный риск, и узнал, что способен сохранять хладнокровие даже в стигийской тьме среди свиста пуль. В своих воспоминаниях Большой описывает, как Игнатий и Караджа «бросились в атаку на мечеть Байраклы с одними ножами, и оба они ранили несколько человек, пока мы окружали мечеть, полную вооруженных турок. Когда они вошли в мечеть, турки тут же сдались. Потом они назвали нас львами»[27]. Игнатий был и среди тех, кто во время орудийной канонады бросился сквозь огонь к стенам крепости, чтобы попасть в мертвую зону обстрела.

Однако В. Д. Стоянов оказался прав. Дьякон Игнатий был еще мягким, сострадательным человеком, готовым скорее перевязывать раны, чем наносить их. Как ни парадоксально это звучит, он потому и стал бойцом, что не мог видеть насилия и не выносил жестокости. Он понимал, что турки ни за что не уйдут из Болгарии по своей воле; что до тех пор, пока народ дрожит от страха и терпит пинки, угнетениям и кровопролитию не будет конца; и потому выбрал борьбу. Он дрался так, как делал все в своей жизни: легко, точно, хладнокровно, обдуманно и бесстрашно, однако так и не загрубел душой и не утратил сострадания к людям, даже если они сражались по ту сторону баррикады. За исключением редких случаев, когда от сильного потрясения в нем закипала кровь, он никогда не терял самообладания настолько, чтобы мстить врагам. Игнатий хотел одного: избавить свой народ от страданий; он был готов делать все, что нужно для достижения этой цели, но не имел ни малейшего желания смывать древние счеты потоками турецкой крови. Он убивал потому, что этого требовали его политические убеждения; он ненавидел это жалкое занятие, жалел свою жертву, но не чувствовал угрызений совести, ибо понимал его необходимость.

Х Х Х

Лето в Белграде стояло хорошее. Внизу, на берегах Савы, трава была зеленой и прохладной, в тихих водах медленно текущей реки отражался лежавший над ней мир: тучные луга с одной стороны, деревянная набережная на другом берегу, острова, одетые ивой, ясенем и цветущим кустарником. Молодые болгары загорели на солнце, крепчали и мужали с каждым днем. Иногда Раковский приезжал посмотреть на учения. Однажды легионеры получили приказ перепрыгнуть через ров заброшенного турецкого укрепления. Ров был очень широк, к тому же по другую его сторону лежала высокая насыпь. Большинству членов Легии это оказалось не под силу, но когда очередь дошла до Игнатия, он сделал несколько шагов назад, разбежался и перелетел через ров с первой попытки.

— Это прыжок льва! — в восхищении воскликнул Раковский.

«Прыжок льва!» («Левски скок!») — в восхищении повторили вслед за Раковским товарищи Игнатия. Этот случай произвел на них такое глубокое впечатление, что молодого атлета прозвали «Дьякон Левский». Прозвище прижилось, и позднее он сам взял себе фамилию Левский.

Все лето Легия находилась в состоянии готовности, чуть ли не каждый день ожидая, что вспыхнет война между Сербией и Турцией и придет приказ выступить на Болгарию. Готовясь к этому дню, Раковский составил обращение к болгарскому народу.

«Милые братья болгары!

Уже пришло время и нам сокрушить тяжкое иго наших мучителей, неверных турок!? Что такое наша жизнь в бесчестном рабстве, разве не вечное тяжкое бремя? Какую милость мы видим от лютого османского владычества? Братья, лучше сладкая и скорая смерть за свободу, чем долговечная рабская жизнь под бесчеловечными турецкими муками!