Антропология революции - [150]

, который оказался впоследствии троцкистом. Это все раскручивалось, он был исключен из партии, снят с работы. Но обошлось, к счастью, без ареста и без дополнительных репрессий. Отец был человеком компанейским, друзья его приходили домой, любили вспоминать о прежних временах. Основным его другом был Хохрупин[671], его земляк. Он был командиром кавалерийской бригады и воевал с бароном Унгерном в Монголии. Лихой деревенский парень. И я припоминаю, что в их компании насчет Сталина были реплики отнюдь не превосходного качества. Наоборот. У нас в комнате-кухне большой стол стоял, там собирались приятели, обсуждали всякие разные дела, я тут крутился. Рассказывали анекдоты, в том числе такой. Почему Ленин носил ботинки, а Сталин ходит в сапогах? Вроде и ответа не надо, ответ и так ясен: потому что Ленин как-то обходил все, а Сталин пер напролом и давил все сапогом. Но это уже моя интерпретация, мне ее не давали, а просто подхихикнули над этим вопросом, и все. Так вот, отец, когда его сняли, долго, наверное год, ходил к секретарю райкома, доказывая свою правоту и невиновность свою. В конце концов [секретарь райкома ему сказал]: «Надоел ты мне. Как твоя фамилия?» [Отец] называет фамилию, тот открывает сейф, перебирает там партбилеты, нашел его партбилет: «На! И уходи». Короче говоря, он все-таки получил работу опять в потребительской кооперации Ярославля. Директором базы культтоваров. Но в семье был культ Питера, была голубая мечта — там оказаться. И эта мечта осуществилась в 1940 году. Каким-то образом — не знаю, может быть, друзья как-то содействовали этому, отец получил приглашение и предложение стать председателем райпотребсоюза на Всеволожской, под Ленинградом.

Примечательно, что в ответах на вопросы о друзьях отца по Гражданской войне, а следовательно, об отношении к репрессиям, наблюдается четкая закономерность. Те из информантов, кто говорит, что их «красные» родители относились к сталинскому периоду критически, уже в 1960-е годы принадлежали к либеральному крылу партийного аппарата[672]. Те же, кто рассказывает о царящих в семье просталинских симпатиях (это вполне может уживаться не только со знанием о репрессиях, но и, как в случае отца Ричарда Косолапова, с личным опытом отсидки[673]), придерживались в 1950–1960-е годы «неосталинистских» взглядов и придерживаются их поныне.

Заведующий сектором отдела пропаганды, помощник секретаря ЦК КПСС по идеологии (1956–1965), а ныне автор книг о «гении Сталина» Виктор Суходеев рассказывает о своем отце — участнике Гражданской войны так:

Среди наших родных никого репрессированных не было. Но было так: выпивать много не выпивали тогда. У нас родня жила в районе «Серпа и Молота», Таганка. Сидели там в воскресный день или [в] какой-то праздник. Тогда было много живых членов Общества старых большевиков. И сталкивались какие-то [взгляды]. Рассказывали анекдоты и пели песни или частушки про Сталина. Если кто-то зарывался, ему говорили: пошел вон. Если он продолжал упорствовать, били. Но ни на кого не доносили. Было несогласие. Те говорили одно, папа и другие говорили: «Да ну, вы уже от жизни отстали. Как хорошо, что вы старые большевики и что вы там при царизме сидели в тюрьмах. Но сейчас-то жизнь другая, что вы ее не понимаете?» Помню, такой один старый большевик, Петрашек[674] его фамилия была. Драться они не дрались, но он [отец рассказчика] говорит: «Да брось ты это! Хорошо, что ты сидел в тюрьме при царизме, но забудь ты, сейчас другое время, что ты!» Насколько я помню, к этим спорам, если они у нас дома были, папа часто доставал томик — и сейчас карандашом все тома изрисованы: «Да вот что Ленин говорил, что ты говоришь! И Сталин так же говорит».

Следующий рубеж интервью, на который или рассказчик по логике повествования выходит сам, или же к нему специально «подводит» интервьюер, — воспоминания о родственниках отца, как правило, братьях или дядьях, которые тоже принимали активное участие в революции и Гражданской войне.

Консультант международного отдела ЦК КПСС (1963–1978) Юрий Красин:

Отец мой — Андрей Андреевич Красин — из большой крестьянской семьи, жившей в Телегинском районе Пензенской губернии, — у него было пять братьев и три сестры. Это только живые. А примерно столько же в детском возрасте умерли — типичная тогда картина в таких семьях. И типичная судьба тоже. Один из братьев — старший, Яков, принимал очень активное участие в большевистском перевороте. Был кронштадтский моряк, просто проходил службу в это время и потом, вернувшись в Пензу, был в комбеде[675]. Мой отец тоже был участник Гражданской войны. Нельзя сказать, что он активную политическую позицию занимал, как старший брат, но оказался в 11-й армии, которая из Закавказья уходила потом на Царицын[676].

Аналогичные истории о семьях своих отцов рассказывают и другие потомки «красных»[677]. Таким образом, распространенная идея о Гражданской войне как войне, в которой шел «брат на брата», во всех исследованных мною семейных историях не подтверждается. Братья (и дяди) занимали, как правило, общую позицию — за, против или нейтральную.