Антология современной французской драматургии. Том II - [124]
Все это вносило в мои вечера приятное очарование
и хоть какую-то жизнь.
В завершение одного из таких вечеров та самая робкая девушка, смущавшая всех своей стеснительностью,
попросила меня помочь ей вновь встретиться с моей подругой.
Почему этой молодой особе
так хотелось что-то дать?
Отдать?
Я спросила ее, она не знала, что мне ответить.
Мы все же сочли это немного странным.
На следующий день,
когда я опять осталась наедине с так называемым сыном моей подруги,
снова случилось нечто,
чего я не могла толком себе объяснить,
но и назвать это пустяком тоже не решилась бы.
Я не знала,
какими словами описать происшедшее,
не будучи толком уверена в том, что что-то действительно произошло.
И я не смогла
найти слов,
чтобы поговорить с моей подругой,
хоть и чувствовала, что это необходимо.
Моя неспособность
выразить вслух свои мысли
показалась мне ужасной.
На следующий день, впервые за всю мою трудовую жизнь на «Норсилоре»,
я не смогла выйти на работу.
Этот день был первым днем в моей жизни, когда я не смогла пойти на работу.
Меня скрутило.
Меня скрутило так, что я застыла без движения на лестничной клетке своего дома,
и прошло несколько часов,
пока меня не обнаружила моя подруга.
Невероятная боль скрутила мне спину, когда я поворачивала ключ в замке.
Но сильнее физической боли было мое уныние.
В то утро меня пришлось отвезти в больницу,
и мысль о том, что я могу на всю оставшуюся жизнь
превратиться в бесполезное существо,
не покидала меня по дороге.
Но
в тот день после полудня произошла еще худшая катастрофа.
Вечером моя подруга и ее сестра зашли в бар.
И тут они услышали,
как будто в голове
прогремел взрыв.
Они не обратили на него внимания,
решив, как они рассказывали мне позже, что им просто показалось.
Но на «Норсилоре» действительно
случился взрыв.
Огромный цех,
находящийся по соседству с цехом, где я, кстати сказать, должна была в то утро работать,
взорвался
по пока не установленным причинам.
Взрослый сын моей подруги, конечно, видел погибших,
а погибли многие.
Какой ужас!
Именно в тот день, когда я впервые не смогла
выйти на работу.
Наступил день, когда
меня выписали из больницы,
где все еще лежали десятки людей, пострадавших от взрыва.
Я чувствовала себя очень виноватой.
Как объяснить, почему я в то утро не смогла прийти на работу?
После случившейся катастрофы мы все чувствовали себя подавленно,
и, разумеется, остались без работы.
Среди нас была та самая женщина,
которая, по словам моей подруги, внешне напоминала ее сестру.
Та самая женщина, которая не работала и жила в очень красивой квартире.
Повторяю, что лично мне это сходство не особенно бросалось в глаза.
Победивший на выборах родственник моей подруги
предложил нам собраться, чтобы поделиться с нами некоторыми сведениями о положении на предприятии, которые он раздобыл в высших сферах.
Родственник моей подруги имел крайне озадаченный вид.
Ему с трудом давались слова,
ему, обычно такому бойкому на язык.
Он сообщил,
что за случившейся катастрофой
может последовать еще более страшная катастрофа.
Он не уверен, сказал он, что наше предприятие сможет когда-нибудь вновь открыться,
нет,
не уверен.
Оказалось, что где-то там наверху некие деятели,
по всей вероятности, не знающие жизни,
постановили,
что наше предприятие представляет собой опасность…
Оказалось, что и другие личности, настроенные еще более предубежденно,
обвинили наше предприятие
в выпуске подозрительной продукции,
например продукции,
используемой для производства
оружия
страшной убойной силы.
Извините, но
это и правда ложь!
Не мы же, в конце концов, придумали войну,
насилие, жестокость.
И не мы несем ответственность за то, как используют нашу продукцию.
Конечно, наша продукция опасна.
Конечно, она способна убивать,
притом самым жестоким способом,
но, однако, не надо забывать, что нам она позволяет жить.
Сегодня она убила восемьдесят человек,
но прокормила двадцать тысяч.
Вот что говорил родственник моей подруги.
Мы были потрясены.
Мы никогда не думали, что наше предприятие может закрыться насовсем.
Родственник моей подруги
сказал, что будет бороться.
Он призвал нас собрать все силы.
Это будет борьба за жизнь.
За нашу жизнь,
за нашу работу.
Потом я сказала, что никогда не смогу представить себе жизнь без работы,
и расплакалась.
Родственник моей подруги утешил меня.
Он сказал, что работа нужна всем,
всем людям нужна работа,
как нужен воздух, чтобы дышать.
Потому что отнять у человека работу — это то же самое, что лишить его воздуха.
Для чего нам время, сказал он, если оно не занято по большей части работой?
Наше время без работы — ничто, оно нам вообще ни к чему.
Мы это хорошо понимаем тогда, когда перестаем работать.
Мы впадаем в уныние.
Нам становится скучно.
И мы заболеваем.
Да.
Работа — это право, но это еще и
потребность
всех людей.
Это то,
чем мы торгуем,
все мы.
Потому что этим мы живем.
Мы подобны продавцам,
торговцам.
Мы продаем свой труд.
Мы продаем свое время.
Самое ценное, что у нас есть.
Время нашей жизни.
Нашей жизни.
Мы — торговцы своей жизнью.
Вот что прекрасно,
благородно и заслуживает уважения,
вот что позволяет нам
смотреться в зеркало
с гордостью…
Снова на лицах появились улыбки.
Тогда
женщина, о роде деятельности которой мы как раз ничего не знали,
Сказать, что роман французского писателя Жоржа Перека (1936–1982) – шутника и фантазера, философа и интеллектуала – «Исчезновение» необычен, значит – не сказать ничего. Роман этот представляет собой повествование исключительной специфичности, сложности и вместе с тем простоты. В нем на фоне глобальной судьбоносной пропажи двигаются, ведомые на тонких ниточках сюжета, персонажи, совершаются загадочные преступления, похищения, вершится месть… В нем гармонично переплелись и детективная интрига, составляющая магистральную линию романа, и несколько авантюрных ответвлений, саги, легенды, предания, пародия, стихотворство, черный юмор, интеллектуальные изыски, философские отступления и, наконец, откровенное надувательство.
На первый взгляд, тема книги — наивная инвентаризация обживаемых нами территорий. Но виртуозный стилист и экспериментатор Жорж Перек (1936–1982) предстает в ней не столько пытливым социологом, сколько лукавым философом, под стать Алисе из Страны Чудес, а еще — озадачивающим антропологом: меняя точки зрения и ракурсы, тревожа восприятие, он предлагает переосмысливать и, очеловечивая, переделывать пространства. Этот текст органично вписывается в глобальную стратегию трансформации, наряду с такими программными произведениями XX века, как «Слова и вещи» Мишеля Фуко, «Система вещей» Жана Бодрийяра и «Общество зрелищ» Г.-Э. Дебора.
Третье по счету произведение знаменитого французского писателя Жоржа Перека (1936–1982), «Человек, который спит», было опубликовано накануне революционных событий 1968 года во Франции. Причудливая хроника отторжения внешнего мира и медленного погружения в полное отрешение, скрупулезное описание постепенного ухода от людей и вещей в зону «риторических мест безразличия» может восприниматься как программный манифест целого поколения, протестующего против идеалов общества потребления, и как автобиографическое осмысление личного утопического проекта.
рассказывает о людях и обществе шестидесятых годов, о французах середины нашего века, даже тогда, когда касаются вечных проблем бытия. Художник-реалист Перек говорит о несовместимости собственнического общества, точнее, его современной модификации - потребительского общества - и подлинной человечности, поражаемой и деформируемой в самых глубоких, самых интимных своих проявлениях.
Рукопись романа долгое время считалась утраченной. Через тридцать лет после смерти автора ее публикация дает возможность охватить во всей полноте многогранное творчество одного из самых значительных писателей XX века. Первый законченный роман и предвосхищает, и по-новому освещает всё, что написано Переком впоследствии. Основная коллизия разворачивается в жанре психологического детектива: виртуозный ремесленник возмечтал стать истинным творцом, победить время, переписать историю. Процесс освобождения от этой навязчивой идеи становится сюжетом романа.
Роман известного французского писателя Ж. Перека (1936–1982). Текст, где странным и страшным образом автобиография переплетается с предельной антиутопией; текст, где память тщательно пытается найти затерянные следы, а фантазия — каждым словом утверждает и опровергает ограничения литературного письма.
В сборник вошли пьесы французских драматургов, созданные во второй половине XX века. Разные по сюжетам и проблематике, манере письма и тональности, они отражают богатство французской театральной палитры 1960—1980-х годов. Все они с успехом шли на сцене театров мира, собирая огромные залы, получали престижные награды и премии. Свой, оригинальный взгляд на жизнь и людей, искрометный юмор, неистощимая фантазия, психологическая достоверность и тонкая наблюдательность делают эти пьесы настоящими жемчужинами драматургии.
В Антологии современной британской драматургии впервые опубликованы произведения наиболее значительных авторов, живущих и творящих в наши дни, — как маститых, так и молодых, завоевавших признание буквально в последние годы. Среди них такие имена, как Кэрил Черчил, Марк Равенхил, Мартин МакДонах, Дэвид Хэроуэр, чьи пьесы уже не первый год идут в российских театрах, и новые для нашей страны имена Дэвид Грейг, Лео Батлер, Марина Карр. Антология представляет самые разные темы, жанры и стили — от черной комедии до психологической драмы, от философско-социальной антиутопии до философско-поэтической притчи.