Антология современной французской драматургии. Том II - [125]
встала
и объявила, что очень рассчитывает присоединиться к нам.
Она, конечно, не работала на «Норсилоре»,
но чувствовала с нами глубокую солидарность, сказала она.
Она тоже была человеком,
имеющим работу,
и поэтому
чувствовала себя близкой к нам по духу.
Нам всем очень хотелось спросить у нее, что именно она называла своей работой.
Последние восемь лет она занималась проституцией, сказала она нам.
Она временно предоставляла в чужое пользование части своего тела в обмен на деньги и, разумеется, считала этот род деятельности самой что ни есть обыкновенной работой.
Она не продавала свою душу, уверяла она нас, она всего лишь сдавала напрокат отдельные части своего тела.
Она рассмеялась.
Это самая обыкновенная торговля.
Она обменивала части своего тела на заработную плату.
Она, разумеется, не чувствовала себя более порочной или сексуально озабоченной, чем
добрая половина остальных людей,
нет,
она чувствовала себя нормальным человеком, выполняющим самую обыкновенную работу,
вот и все.
Ей стало намного легче оттого, что она смогла обсудить с нами все эти вопросы,
получив возможность продолжать жить и работать не таясь.
Да как же вы смеете говорить такое,
возмутился кто-то.
В каком смысле, спросила она.
Эта женщина пыталась вызвать нас на скандал, она насмехалась
над людьми, погибшими при взрыве.
Да как она могла сравнивать?
Взрослый сын моей подруги
нашел наконец слова, чтобы выразить то, что чувствовали все остальные,
и сказал,
что ей действительно не место среди нас.
Почему, спросила женщина.
Потому, ответил так называемый взрослый сын моей подруги.
Женщина не хотела уходить.
Она не понимала, почему ей
в отличие от остальных
нет места
здесь,
среди нас,
на этом собрании…
К счастью,
в конце концов она все-таки сдалась.
И все-таки собрание завершилось на несколько необычной ноте.
С того дня, как мы узнали о вероятности окончательного закрытия нашего предприятия,
мы
погрузились
в глубокое отчаяние.
Странное дело, но
больше всех
переживала
моя подруга.
Изредка соглашаясь высказаться вслух,
она говорила, что ей невыносима сама мысль о закрытии нашего предприятия.
Ее горе было безутешным,
несмотря на поддержку окружающих.
Нам всем, разумеется, ее реакция казалась более чем странной — ведь моя подруга не работала на «Норсилоре».
На протяжении всего этого длительного периода
моя подруга напрочь забыла об окружавшей ее реальности, которая, однако, должна была волновать ее гораздо больше, чем эта катастрофа.
В ближайшее время ей грозило выселение из квартиры.
Девушка, которую все считали стеснительной, стала навещать ее
все чаще и чаще.
Она говорила, что более чем когда-либо хочет ей помочь,
дать ей что-нибудь.
Но моя подруга отказывалась,
не понимая, с какой стати эта девушка, как она говорила, горит желанием ей помогать.
Мы, между прочим, тоже спрашивали у этой девушки, почему ей так хотелось помочь моей подруге.
Но она говорила, что не может этого объяснить.
Она действительно не знала,
что нам ответить.
Квартира моей подруги была по-прежнему пуста, и девушка предложила отдать ей буфет, когда-то принадлежавший ее родителям.
Девушка с трудом дотащила этот буфет до квартиры моей подруги.
Таким образом она пыталась усложнить задачу тем, кто собирался ее выселять.
В тот же вечер моя подруга рассказала, что увидела на буфете своего покойного отца
и впервые в жизни отец появился сам, без усилий с ее стороны.
Позже, ночью,
произошло событие еще более невероятное.
Пришла ее мать и ласково погладила ее по лицу.
Через пару дней была установлена верхняя часть буфета, принадлежавшего девушке.
Назавтра моя подруга
увидела
на буфете,
отданном ей девушкой,
свою мать.
Все это время я продолжала лежать дома.
Мы с подругой больше не общались лично.
Иногда я узнавала что-то новое через ее так называемого взрослого сына.
Сначала я попросила, чтобы он больше не приходил, из-за того странного ощущения, что возникло у меня при общении с ним до катастрофы.
Но ему нужно было говорить,
говорить
и, конечно, чтобы с ним тоже говорили.
Признаюсь,
что я не была твердо уверена
и на этот раз,
но,
возможно,
что-то,
что я не совсем почувствовала как прожитое на самом деле,
произошло
между нами
тогда,
в один из тех вечеров.
Позже,
когда мне полегчало,
я попросила подругу спуститься вместе со мной в подвал нашего дома.
Чтобы она наконец выбралась из своей квартиры.
Я притворилась, что потеряла вещицу, которой очень дорожила.
В коридоре, который вел к подвалу,
моя подруга увидела своих родителей,
и мне показалось, что и я их увидела.
Насколько я могу ручаться,
затем мне показалось,
как мать моей подруги наклонилась к ней и шепнула ей что-то на ухо.
Подруга повернулась ко мне с улыбкой, но ее мать приложила палец к губам и жестом приказала ей молчать.
Что же это такое было, чего я не должна была знать?
Тем временем ситуация складывалась далеко не в нашу пользу.
Шли недели,
а движение,
выступавшее за окончательное закрытие нашего предприятия, получало все больше поддержки.
В один из дней политический деятель заявил нам, что, к сожалению,
если мы ничего не предпримем,
ничего кроме,
ничего кроме того, что мы делали до сих пор,
то можно считать почти решенным,
что двери предприятия больше никогда не откроются.
Сказать, что роман французского писателя Жоржа Перека (1936–1982) – шутника и фантазера, философа и интеллектуала – «Исчезновение» необычен, значит – не сказать ничего. Роман этот представляет собой повествование исключительной специфичности, сложности и вместе с тем простоты. В нем на фоне глобальной судьбоносной пропажи двигаются, ведомые на тонких ниточках сюжета, персонажи, совершаются загадочные преступления, похищения, вершится месть… В нем гармонично переплелись и детективная интрига, составляющая магистральную линию романа, и несколько авантюрных ответвлений, саги, легенды, предания, пародия, стихотворство, черный юмор, интеллектуальные изыски, философские отступления и, наконец, откровенное надувательство.
рассказывает о людях и обществе шестидесятых годов, о французах середины нашего века, даже тогда, когда касаются вечных проблем бытия. Художник-реалист Перек говорит о несовместимости собственнического общества, точнее, его современной модификации - потребительского общества - и подлинной человечности, поражаемой и деформируемой в самых глубоких, самых интимных своих проявлениях.
Третье по счету произведение знаменитого французского писателя Жоржа Перека (1936–1982), «Человек, который спит», было опубликовано накануне революционных событий 1968 года во Франции. Причудливая хроника отторжения внешнего мира и медленного погружения в полное отрешение, скрупулезное описание постепенного ухода от людей и вещей в зону «риторических мест безразличия» может восприниматься как программный манифест целого поколения, протестующего против идеалов общества потребления, и как автобиографическое осмысление личного утопического проекта.
На первый взгляд, тема книги — наивная инвентаризация обживаемых нами территорий. Но виртуозный стилист и экспериментатор Жорж Перек (1936–1982) предстает в ней не столько пытливым социологом, сколько лукавым философом, под стать Алисе из Страны Чудес, а еще — озадачивающим антропологом: меняя точки зрения и ракурсы, тревожа восприятие, он предлагает переосмысливать и, очеловечивая, переделывать пространства. Этот текст органично вписывается в глобальную стратегию трансформации, наряду с такими программными произведениями XX века, как «Слова и вещи» Мишеля Фуко, «Система вещей» Жана Бодрийяра и «Общество зрелищ» Г.-Э. Дебора.
«Жизнь способ употребления» Жоржа Перека (1936–1982) — уникальное и значительное явление не только для французской, но и для мировой литературы. По необычности и формальной сложности построения, по оригинальности и изобретательности приемов это произведение — и как удивительный проект, и как поразительный результат — ведет к переосмыслению вековой традиции романа и вместе с тем подводит своеобразный итог литературным экспериментам XX столетия.Роман — полное и методичное описание парижского дома с населяющими его предметами и людьми — состоит из искусно выстроенной последовательности локальных «романов», целой череды смешных и грустных, заурядных и экстравагантных историй, в которых причудливо переплетаются судьбы и переживаются экзотические приключения, мелкие происшествия, чудовищные преступления, курьезные случаи, детективные расследования, любовные драмы, комические совпадения, загадочные перевоплощения, роковые заблуждения, а еще маниакальные идеи и утопические прожекты.Книга-игра, книга-головоломка, книга-лабиринт, книга-прогулка, которая может оказаться незабываемым путешествием вокруг света и глубоким погружением в себя.Жизнь способ употребления — последнее большое событие в истории романа.Итало КальвиноЖесткие формальные правила построения порождают произведение, отличающееся необычайной свободой воображения, гигантский роман-квинтэссенцию самых увлекательных романов, лукавое и чарующее творение, играющее в хаос и порядок и переворачивающее все наши представления о литературе.Лорис КливоЭти семьсот страниц историй, перечней, грез, страстей, ненавистей, ковров, гравюр, часов, тазиков и прочих крохотных деталей перекладывают на музыку полифоническое торжество желания, стремления, капризов, навязчивых идей, иронии, экзальтации и преданности.Клод Бюржелен…Роман является не просто частью огромного пазла всемирной библиотеки, а одной из ее главных деталей.Бернар Мане.
Рукопись романа долгое время считалась утраченной. Через тридцать лет после смерти автора ее публикация дает возможность охватить во всей полноте многогранное творчество одного из самых значительных писателей XX века. Первый законченный роман и предвосхищает, и по-новому освещает всё, что написано Переком впоследствии. Основная коллизия разворачивается в жанре психологического детектива: виртуозный ремесленник возмечтал стать истинным творцом, победить время, переписать историю. Процесс освобождения от этой навязчивой идеи становится сюжетом романа.
В сборник вошли пьесы французских драматургов, созданные во второй половине XX века. Разные по сюжетам и проблематике, манере письма и тональности, они отражают богатство французской театральной палитры 1960—1980-х годов. Все они с успехом шли на сцене театров мира, собирая огромные залы, получали престижные награды и премии. Свой, оригинальный взгляд на жизнь и людей, искрометный юмор, неистощимая фантазия, психологическая достоверность и тонкая наблюдательность делают эти пьесы настоящими жемчужинами драматургии.
В Антологии современной британской драматургии впервые опубликованы произведения наиболее значительных авторов, живущих и творящих в наши дни, — как маститых, так и молодых, завоевавших признание буквально в последние годы. Среди них такие имена, как Кэрил Черчил, Марк Равенхил, Мартин МакДонах, Дэвид Хэроуэр, чьи пьесы уже не первый год идут в российских театрах, и новые для нашей страны имена Дэвид Грейг, Лео Батлер, Марина Карр. Антология представляет самые разные темы, жанры и стили — от черной комедии до психологической драмы, от философско-социальной антиутопии до философско-поэтической притчи.