Антология современной французской драматургии. Том II - [127]
мы все же решили задать моей подруге последний вопрос,
а там видно будет.
Мы призвали ее хорошенько подумать
действительно ли она верит в то,
что убийство ребенка
способно помешать закрытию «Норсилора»,
а главное, собирается ли она повторить попытку?
Вот.
Нам было важно услышать, что она скажет напоследок,
во всяком случае, в тот вечер нас интересовал ее ответ на эти два вопроса.
Сначала она
долго молчала.
А затем сказала:
«Не беспокойтесь.
Это больше не повторится,
можете расходиться по домам».
Но ты хоть признаешь,
что все сказанное тобой
сегодня вечером — полная чушь,
бред,
бессмыслица,
ты это признаешь?
Да.
Ты признаешь это?
Да, признаю.
И тогда все
решили, что, наверное, можно
разойтись по домам.
В ту ночь
мне приснился сон, что я опять работаю,
что предприятие вновь открылось.
Во время работы я без конца думала
о том, что сделала моя подруга,
о ее поступке,
который, к сожалению, не был сном.
Я была растеряна.
Ведь я же сама с ними здоровалась,
с родителями моей подруги.
Ведь и я прикоснулась к реальности, о которой говорила моя подруга?
Той ночью, во сне, я постаралась с головой уйти в работу, лишь бы не думать, не думать обо всем этом.
А затем наступил день,
когда по выражению лица нашего политика
мы поняли, что произошло что-то
очень серьезное.
Он сказал,
все кончено,
друзья мои, все кончено,
вот и все,
мне очень жаль.
Решение о закрытии «Норсилора» принято,
и решение это окончательное.
Я увидела, как моя подруга, которая была вместе с нами,
вышла,
торопливым шагом вышла из бара.
Мне, конечно, следовало заподозрить неладное, глядя на нее.
Спустя полчаса
мы услышали крики на улице,
и тут в бар вошел дядя моей подруги
и сказал нам просто:
«Она убила своего ребенка.
На сей раз
ей это удалось.
Я ведь предупреждал».
Срочно вызвали полицию.
Несмотря на потрясение,
мы все же предложили,
что сами поднимемся за моей подругой,
которая все еще находилась в своей квартире.
Нет, это было непросто.
И длилось это бесконечно,
пока мы не убедили ее пойти с нами.
Сразу по всей стране
заговорили об одном:
о моей подруге.
Об этой женщине, которая убила своего ребенка,
потому что, по ее собственному признанию, она мучилась, не зная,
как остановить трагедию —
закрытие предприятия,
предприятия «Норсилор», —
в результате которого тысячи человек лишились бы работы.
Именно это и запомнилось людям.
Все были поражены.
Потрясены.
Потрясены поступком моей подруги.
Матери, убившей своего ребенка.
Но теперь люди осознали,
что была еще одна трагедия,
которая и толкнула ее на этот поступок, —
закрытие «Норсилора».
Надо сказать, что до сих пор никого, кроме жителей нашей области, особенно не волновал факт закрытия предприятия.
Но теперь,
после отчаянного, как они его называли, поступка моей подруги,
люди пришли в волнение,
в сильное волнение.
Приходили телевизионщики, снимали квартиру моей подруги,
особенно окно,
окно, из которого она вытолкнула собственного ребенка.
Снимали пустоту
с высоты двадцать первого этажа.
Снимали и снизу, с тротуара.
Снимали окно, вид снизу.
Снимали машину, на которую упал ребенок.
Снимали следы его падения, так сказать, отпечаток, оставшийся от падения ребенка.
Снимали нас.
Снимали нас, смотрящих на окно.
Снимали нас, смотрящих из окон наших квартир на это окно.
Под конец нас снимали дома за ужином, в то время как в мыслях мы стояли у окна, из которого моя подруга вытолкнула своего ребенка.
После всего этого
газеты и кое-кто среди населения
заговорили, что, в общем-то, можно понять подобные поступки
доведенных до отчаяния людей.
И тогда
по всей стране
люди вновь заговорили о том, что могло послужить причиной закрытия
нашего предприятия.
Вся страна бурно обсуждала случившееся.
Люди говорили, что хотят понять, что же произошло на самом деле.
Никто уже толком не помнил, почему оно закрылось,
но все
выражали крайнее неодобрение.
Эта история действительно наделала много шума.
В последующие дни
военные самолеты области начали выполнять
многочасовые испытательные полеты
прямо у нас над головами.
В тот день я пришла посмотреть, как выносят вещи из квартиры моей подруги,
квартиры, которую описали и продали, чтобы возместить ее огромные долги.
Все это
продолжалось ровно десять дней.
Ровно десять дней человеческой жизни потребовалось на то, чтобы вновь поставить под сомнение решение о закрытии нашего предприятия.
Спустя десять дней после поступка моей подруги и незадолго до
объявления о мобилизации нашей армии
мы узнали,
что волнения, вызванные поступком моей подруги,
вся эта буря волнений,
заставили различные органы власти задуматься
и изменить первоначальное решение.
Нам объявили,
что через некоторый,
возможно даже, кратчайший срок
предприятие «Норсилор»
возобновит свою деятельность.
В тот день нам пришлось согласиться с мыслью о том, что поступок моей подруги, потрясший нас до глубины души,
этот чудовищный поступок — убийство собственного ребенка, — принес свои плоды.
Благодаря ему, как она и утверждала с невероятной уверенностью, кризис разрешился и наши рабочие места были спасены.
Как было не радоваться этому?
В тот же день по воле случая
из выпуска новостей мы узнали
о еще одном событии.
ГОЛОС ПО ТЕЛЕВИЗОРУ. «Сегодня утром, в четыре часа тридцать восемь минут, девятнадцать „миражей“ нашей армии снялись с военной базы в Вербон-сюр-Конь… В четыре часа сорок девять минут „миражи“ совершили облет объектов. В четыре часа пятьдесят одну минуту были сброшены бомбы, повлекшие первые разрушения. Подсчет жертв ведется…»
Сказать, что роман французского писателя Жоржа Перека (1936–1982) – шутника и фантазера, философа и интеллектуала – «Исчезновение» необычен, значит – не сказать ничего. Роман этот представляет собой повествование исключительной специфичности, сложности и вместе с тем простоты. В нем на фоне глобальной судьбоносной пропажи двигаются, ведомые на тонких ниточках сюжета, персонажи, совершаются загадочные преступления, похищения, вершится месть… В нем гармонично переплелись и детективная интрига, составляющая магистральную линию романа, и несколько авантюрных ответвлений, саги, легенды, предания, пародия, стихотворство, черный юмор, интеллектуальные изыски, философские отступления и, наконец, откровенное надувательство.
рассказывает о людях и обществе шестидесятых годов, о французах середины нашего века, даже тогда, когда касаются вечных проблем бытия. Художник-реалист Перек говорит о несовместимости собственнического общества, точнее, его современной модификации - потребительского общества - и подлинной человечности, поражаемой и деформируемой в самых глубоких, самых интимных своих проявлениях.
Третье по счету произведение знаменитого французского писателя Жоржа Перека (1936–1982), «Человек, который спит», было опубликовано накануне революционных событий 1968 года во Франции. Причудливая хроника отторжения внешнего мира и медленного погружения в полное отрешение, скрупулезное описание постепенного ухода от людей и вещей в зону «риторических мест безразличия» может восприниматься как программный манифест целого поколения, протестующего против идеалов общества потребления, и как автобиографическое осмысление личного утопического проекта.
На первый взгляд, тема книги — наивная инвентаризация обживаемых нами территорий. Но виртуозный стилист и экспериментатор Жорж Перек (1936–1982) предстает в ней не столько пытливым социологом, сколько лукавым философом, под стать Алисе из Страны Чудес, а еще — озадачивающим антропологом: меняя точки зрения и ракурсы, тревожа восприятие, он предлагает переосмысливать и, очеловечивая, переделывать пространства. Этот текст органично вписывается в глобальную стратегию трансформации, наряду с такими программными произведениями XX века, как «Слова и вещи» Мишеля Фуко, «Система вещей» Жана Бодрийяра и «Общество зрелищ» Г.-Э. Дебора.
«Жизнь способ употребления» Жоржа Перека (1936–1982) — уникальное и значительное явление не только для французской, но и для мировой литературы. По необычности и формальной сложности построения, по оригинальности и изобретательности приемов это произведение — и как удивительный проект, и как поразительный результат — ведет к переосмыслению вековой традиции романа и вместе с тем подводит своеобразный итог литературным экспериментам XX столетия.Роман — полное и методичное описание парижского дома с населяющими его предметами и людьми — состоит из искусно выстроенной последовательности локальных «романов», целой череды смешных и грустных, заурядных и экстравагантных историй, в которых причудливо переплетаются судьбы и переживаются экзотические приключения, мелкие происшествия, чудовищные преступления, курьезные случаи, детективные расследования, любовные драмы, комические совпадения, загадочные перевоплощения, роковые заблуждения, а еще маниакальные идеи и утопические прожекты.Книга-игра, книга-головоломка, книга-лабиринт, книга-прогулка, которая может оказаться незабываемым путешествием вокруг света и глубоким погружением в себя.Жизнь способ употребления — последнее большое событие в истории романа.Итало КальвиноЖесткие формальные правила построения порождают произведение, отличающееся необычайной свободой воображения, гигантский роман-квинтэссенцию самых увлекательных романов, лукавое и чарующее творение, играющее в хаос и порядок и переворачивающее все наши представления о литературе.Лорис КливоЭти семьсот страниц историй, перечней, грез, страстей, ненавистей, ковров, гравюр, часов, тазиков и прочих крохотных деталей перекладывают на музыку полифоническое торжество желания, стремления, капризов, навязчивых идей, иронии, экзальтации и преданности.Клод Бюржелен…Роман является не просто частью огромного пазла всемирной библиотеки, а одной из ее главных деталей.Бернар Мане.
Рукопись романа долгое время считалась утраченной. Через тридцать лет после смерти автора ее публикация дает возможность охватить во всей полноте многогранное творчество одного из самых значительных писателей XX века. Первый законченный роман и предвосхищает, и по-новому освещает всё, что написано Переком впоследствии. Основная коллизия разворачивается в жанре психологического детектива: виртуозный ремесленник возмечтал стать истинным творцом, победить время, переписать историю. Процесс освобождения от этой навязчивой идеи становится сюжетом романа.
В сборник вошли пьесы французских драматургов, созданные во второй половине XX века. Разные по сюжетам и проблематике, манере письма и тональности, они отражают богатство французской театральной палитры 1960—1980-х годов. Все они с успехом шли на сцене театров мира, собирая огромные залы, получали престижные награды и премии. Свой, оригинальный взгляд на жизнь и людей, искрометный юмор, неистощимая фантазия, психологическая достоверность и тонкая наблюдательность делают эти пьесы настоящими жемчужинами драматургии.
В Антологии современной британской драматургии впервые опубликованы произведения наиболее значительных авторов, живущих и творящих в наши дни, — как маститых, так и молодых, завоевавших признание буквально в последние годы. Среди них такие имена, как Кэрил Черчил, Марк Равенхил, Мартин МакДонах, Дэвид Хэроуэр, чьи пьесы уже не первый год идут в российских театрах, и новые для нашей страны имена Дэвид Грейг, Лео Батлер, Марина Карр. Антология представляет самые разные темы, жанры и стили — от черной комедии до психологической драмы, от философско-социальной антиутопии до философско-поэтической притчи.