Антология современной французской драматургии. Том II - [127]
мы все же решили задать моей подруге последний вопрос,
а там видно будет.
Мы призвали ее хорошенько подумать
действительно ли она верит в то,
что убийство ребенка
способно помешать закрытию «Норсилора»,
а главное, собирается ли она повторить попытку?
Вот.
Нам было важно услышать, что она скажет напоследок,
во всяком случае, в тот вечер нас интересовал ее ответ на эти два вопроса.
Сначала она
долго молчала.
А затем сказала:
«Не беспокойтесь.
Это больше не повторится,
можете расходиться по домам».
Но ты хоть признаешь,
что все сказанное тобой
сегодня вечером — полная чушь,
бред,
бессмыслица,
ты это признаешь?
Да.
Ты признаешь это?
Да, признаю.
И тогда все
решили, что, наверное, можно
разойтись по домам.
В ту ночь
мне приснился сон, что я опять работаю,
что предприятие вновь открылось.
Во время работы я без конца думала
о том, что сделала моя подруга,
о ее поступке,
который, к сожалению, не был сном.
Я была растеряна.
Ведь я же сама с ними здоровалась,
с родителями моей подруги.
Ведь и я прикоснулась к реальности, о которой говорила моя подруга?
Той ночью, во сне, я постаралась с головой уйти в работу, лишь бы не думать, не думать обо всем этом.
А затем наступил день,
когда по выражению лица нашего политика
мы поняли, что произошло что-то
очень серьезное.
Он сказал,
все кончено,
друзья мои, все кончено,
вот и все,
мне очень жаль.
Решение о закрытии «Норсилора» принято,
и решение это окончательное.
Я увидела, как моя подруга, которая была вместе с нами,
вышла,
торопливым шагом вышла из бара.
Мне, конечно, следовало заподозрить неладное, глядя на нее.
Спустя полчаса
мы услышали крики на улице,
и тут в бар вошел дядя моей подруги
и сказал нам просто:
«Она убила своего ребенка.
На сей раз
ей это удалось.
Я ведь предупреждал».
Срочно вызвали полицию.
Несмотря на потрясение,
мы все же предложили,
что сами поднимемся за моей подругой,
которая все еще находилась в своей квартире.
Нет, это было непросто.
И длилось это бесконечно,
пока мы не убедили ее пойти с нами.
Сразу по всей стране
заговорили об одном:
о моей подруге.
Об этой женщине, которая убила своего ребенка,
потому что, по ее собственному признанию, она мучилась, не зная,
как остановить трагедию —
закрытие предприятия,
предприятия «Норсилор», —
в результате которого тысячи человек лишились бы работы.
Именно это и запомнилось людям.
Все были поражены.
Потрясены.
Потрясены поступком моей подруги.
Матери, убившей своего ребенка.
Но теперь люди осознали,
что была еще одна трагедия,
которая и толкнула ее на этот поступок, —
закрытие «Норсилора».
Надо сказать, что до сих пор никого, кроме жителей нашей области, особенно не волновал факт закрытия предприятия.
Но теперь,
после отчаянного, как они его называли, поступка моей подруги,
люди пришли в волнение,
в сильное волнение.
Приходили телевизионщики, снимали квартиру моей подруги,
особенно окно,
окно, из которого она вытолкнула собственного ребенка.
Снимали пустоту
с высоты двадцать первого этажа.
Снимали и снизу, с тротуара.
Снимали окно, вид снизу.
Снимали машину, на которую упал ребенок.
Снимали следы его падения, так сказать, отпечаток, оставшийся от падения ребенка.
Снимали нас.
Снимали нас, смотрящих на окно.
Снимали нас, смотрящих из окон наших квартир на это окно.
Под конец нас снимали дома за ужином, в то время как в мыслях мы стояли у окна, из которого моя подруга вытолкнула своего ребенка.
После всего этого
газеты и кое-кто среди населения
заговорили, что, в общем-то, можно понять подобные поступки
доведенных до отчаяния людей.
И тогда
по всей стране
люди вновь заговорили о том, что могло послужить причиной закрытия
нашего предприятия.
Вся страна бурно обсуждала случившееся.
Люди говорили, что хотят понять, что же произошло на самом деле.
Никто уже толком не помнил, почему оно закрылось,
но все
выражали крайнее неодобрение.
Эта история действительно наделала много шума.
В последующие дни
военные самолеты области начали выполнять
многочасовые испытательные полеты
прямо у нас над головами.
В тот день я пришла посмотреть, как выносят вещи из квартиры моей подруги,
квартиры, которую описали и продали, чтобы возместить ее огромные долги.
Все это
продолжалось ровно десять дней.
Ровно десять дней человеческой жизни потребовалось на то, чтобы вновь поставить под сомнение решение о закрытии нашего предприятия.
Спустя десять дней после поступка моей подруги и незадолго до
объявления о мобилизации нашей армии
мы узнали,
что волнения, вызванные поступком моей подруги,
вся эта буря волнений,
заставили различные органы власти задуматься
и изменить первоначальное решение.
Нам объявили,
что через некоторый,
возможно даже, кратчайший срок
предприятие «Норсилор»
возобновит свою деятельность.
В тот день нам пришлось согласиться с мыслью о том, что поступок моей подруги, потрясший нас до глубины души,
этот чудовищный поступок — убийство собственного ребенка, — принес свои плоды.
Благодаря ему, как она и утверждала с невероятной уверенностью, кризис разрешился и наши рабочие места были спасены.
Как было не радоваться этому?
В тот же день по воле случая
из выпуска новостей мы узнали
о еще одном событии.
ГОЛОС ПО ТЕЛЕВИЗОРУ. «Сегодня утром, в четыре часа тридцать восемь минут, девятнадцать „миражей“ нашей армии снялись с военной базы в Вербон-сюр-Конь… В четыре часа сорок девять минут „миражи“ совершили облет объектов. В четыре часа пятьдесят одну минуту были сброшены бомбы, повлекшие первые разрушения. Подсчет жертв ведется…»
Сказать, что роман французского писателя Жоржа Перека (1936–1982) – шутника и фантазера, философа и интеллектуала – «Исчезновение» необычен, значит – не сказать ничего. Роман этот представляет собой повествование исключительной специфичности, сложности и вместе с тем простоты. В нем на фоне глобальной судьбоносной пропажи двигаются, ведомые на тонких ниточках сюжета, персонажи, совершаются загадочные преступления, похищения, вершится месть… В нем гармонично переплелись и детективная интрига, составляющая магистральную линию романа, и несколько авантюрных ответвлений, саги, легенды, предания, пародия, стихотворство, черный юмор, интеллектуальные изыски, философские отступления и, наконец, откровенное надувательство.
Третье по счету произведение знаменитого французского писателя Жоржа Перека (1936–1982), «Человек, который спит», было опубликовано накануне революционных событий 1968 года во Франции. Причудливая хроника отторжения внешнего мира и медленного погружения в полное отрешение, скрупулезное описание постепенного ухода от людей и вещей в зону «риторических мест безразличия» может восприниматься как программный манифест целого поколения, протестующего против идеалов общества потребления, и как автобиографическое осмысление личного утопического проекта.
На первый взгляд, тема книги — наивная инвентаризация обживаемых нами территорий. Но виртуозный стилист и экспериментатор Жорж Перек (1936–1982) предстает в ней не столько пытливым социологом, сколько лукавым философом, под стать Алисе из Страны Чудес, а еще — озадачивающим антропологом: меняя точки зрения и ракурсы, тревожа восприятие, он предлагает переосмысливать и, очеловечивая, переделывать пространства. Этот текст органично вписывается в глобальную стратегию трансформации, наряду с такими программными произведениями XX века, как «Слова и вещи» Мишеля Фуко, «Система вещей» Жана Бодрийяра и «Общество зрелищ» Г.-Э. Дебора.
Роман известного французского писателя Ж. Перека (1936–1982). Текст, где странным и страшным образом автобиография переплетается с предельной антиутопией; текст, где память тщательно пытается найти затерянные следы, а фантазия — каждым словом утверждает и опровергает ограничения литературного письма.
рассказывает о людях и обществе шестидесятых годов, о французах середины нашего века, даже тогда, когда касаются вечных проблем бытия. Художник-реалист Перек говорит о несовместимости собственнического общества, точнее, его современной модификации - потребительского общества - и подлинной человечности, поражаемой и деформируемой в самых глубоких, самых интимных своих проявлениях.
Эссе французского писателя, режиссера и журналиста Жоржа Перека (1936–1982) «Думать/Классифицировать» — собрание размышлений о самых разных вещах: от собственной писательской манеры автора и принципов составления библиотек до — например — семантики глагола «жить». Размышления перемежаются наблюдениями, весьма меткими и конкретными.
В антологии собраны разные по жанру драматические произведения как известных авторов, так и дебютантов комедии и сочинения в духе античных трагедий, вполне традиционные пьесы и авангардные эксперименты; все они уже выдержали испытание сценой. Среди этих пьес не найти двух схожих по стилю, а между тем их объединяет время создания: первое десятилетие XXI века. По нарисованной в них картине можно составить представление о том, что происходит в сегодняшней Польше, где со сменой строя многое очень изменилось — не только жизненный уклад, но, главное, и сами люди, их идеалы, нравы, отношения.
В Антологии современной британской драматургии впервые опубликованы произведения наиболее значительных авторов, живущих и творящих в наши дни, — как маститых, так и молодых, завоевавших признание буквально в последние годы. Среди них такие имена, как Кэрил Черчил, Марк Равенхил, Мартин МакДонах, Дэвид Хэроуэр, чьи пьесы уже не первый год идут в российских театрах, и новые для нашей страны имена Дэвид Грейг, Лео Батлер, Марина Карр. Антология представляет самые разные темы, жанры и стили — от черной комедии до психологической драмы, от философско-социальной антиутопии до философско-поэтической притчи.