Антимагия. Все не то, чем кажется - [7]

— Надеюсь, он скоро полетит, — весело замечает Тициана. — Мы все очень этого ждем.

Я думаю, что любого другого поколотил бы за манеру говорить так насмешливо о том, что меня волнует. Но эльфийке удается таким образом произносить слова, что даже неуместные шутки кажутся сладкозвучной поэзией. Мы сворачиваем в переулки, которыми начинается Чезониа, проходим маленькую площадь, зажатую между дубовыми дверями храма Четырех Валькирий и чередой лавок — съестных, скобяных и цветочных. От цветочной лавки за нами вдруг спешит мальчишка-посыльный.

— Синьорина, синьорина! Постойте же, за вами не угонишься! — в его руках огромный букет белых лилий; тяжело дыша, он кланяется и вручает цветы удивленной Тициане.

— Я не заказывала цветов, Флавио, — эльфийка вертит лилии в руках, разглядывая изгибы белых лепестков.

Мне приходит в голову, что эти холодноватые, изящные и такие душистые цветы удивительным образом похожи на нее саму.

— Это подарок, — мальчик снова кланяется.

Мы с Тицианой недоуменно переглядываемся.

— Амедео Синьори? — предполагаю я. — Они дорогие.

— Они красивые, — замечает Тициана и подносит букет к лицу, вдыхая аромат. — От кого это?

— Вон, от него, — посыльный оборачивается в сторону лавки и машет рукой, указывая туда, где под навесом расставлены в ведрах с водой охапки срезанных цветов.

Там в тени стоит высокий молодой мужчина в красной бархатной куртке, в котором я с удивлением узнаю Федерико де Пальмарозу. Видя, что Тициана смотрит на него, молодой князь меняется в лице, потом кланяется. Тициана сдержанно кивает, затем протягивает букет мальчику.

— Они дорогие, — говорит она ровным тоном. — Я не могу их взять.

— Но, синьорина, — растерянно лепечет посыльный, принимая от нее охапку лилий.

— Верни, — Тициана приветливо улыбается одними глазами, поворачивается и идет дальше.

Догоняя ее, я оглядываюсь через плечо на цветочную лавку. Федерико смотрит на уходящую эльфийку, и на его лице проступают красные пятна. Кажется, он потрясен.

Дальше мы идем молча. После неожиданного происшествия с цветами я испытываю неловкость и не знаю, что сказать. Как не знаю, надо ли вообще что-то говорить. Но не успеваем мы дойти до конца соседнего переулка, как снова слышим голос юного Флавио.

— Пожалуйста, пожалуйста, синьорина Белаква и маэстро художник! Вы так быстро ходите, вы загоняете меня совсем! — кричит мальчик, мчась за нами во всю прыть.

Мы удивленно оборачиваемся.

— Что такое? — спрашиваю я строго на правах сопровождающего незамужней девушки. — Синьорина же ясно сказала, она не может принять дорогой букет от незнакомого человека.

— Ну, во-первых, никакой он не незнакомый, — пыхтит мальчик, останавливаясь рядом с нами. — Его тут каждая собака знает. А во-вторых, я уже не к синьорине, а к вам. Только не ругайте меня, я всего лишь посыльный.

Он кланяется и протягивает мне свернутый вдвое лоскут тонкой льняной ткани. На лице мальчика настороженно-брезгливое выражение, когда я разворачиваю подношение, он пятится. Мое же лицо вытягивается от удивления, когда я вижу под тканью цветок ириса. От кончика коротко обрезанного стебля до самых лепестков он полностью увял и на белой ткани кажется черным, словно обратившимся в пепел.

— Мертвый грозовой цветок, — констатирует Тициана, и ее синие глаза становятся огромными от удивления. — У твоих поклонниц странное чувство юмора, маэстро Френи.

— А это от кого? — спрашиваю я у Флавио.

Тот картинно пожимает плечами с видом крайнего недоумения.

— От женщины, — сообщает он. — Лица ее не было видно. Она сидела в портшезе с занавесками, ее везли большие черные тариканцы. Шептала, когда разговаривала с хозяином. Выбрала засохший цветок, самый черный, и велела отнести тебе, завернув в платок. У нее были разрисованные ладони.

— Как у Аспазии, той гадалки? — удивляется Тициана. — Не могу вспомнить, стоял ли сегодня на ярмарке ее шатер.

Передав тряпицу с ирисом Тициане, я хочу уже бежать обратно в сторону цветочной лавки, но посыльный хватает меня за рукав.

— Забудьте, маэстро, она уже уехала.

Тициана трогает меня за другой рукав:

— Посмотри, Давиде, тут еще что-то есть.

Она показывает мне уголок льняного платка, на котором черной нитью что-то вышито. Странный символ кажется мне знакомым — голова неизвестного животного, увенчанная витыми рогами. Как клеймо на руке Реджино Тоски. Флавио отшатывается и осеняет себя защитным крестом.

— Спасите, боги! Метка рогатой госпожи!

Глава 2

Давиде Френи.

— Между прочим, я не твой слуга. Мог бы и сам втащить наверх эти коробки, — недовольно заявляет Сандро и бухает на табурет стопку из трех небольших, но увесистых ящиков, которые мне доставили из мастерской Чезаре Альбертини, специалиста по изготовлению оптики.

— Поаккуратнее, — говорю я, когда из ящиков слышится стеклянный звон, но не отрываюсь от своих занятий.

— Если все это опять взорвется, как в тот раз, — сварливо брюзжит пришедший с Сандро Веккьо, — то объясняться будешь уже не со мной.

— А с Канио, — киваю я, не поднимая взгляда от стола, за которым сижу.

— Нет, с княгиней де Пальмароза, — язвительно парирует домовик. — То-то ей понравится, когда полдворца разнесет по камешку.