Антарктика - [82]

Экзамен по русской литературе застал меня врасплох. Накануне еще не предполагалось никакого экзамена. Зато был день рождения у старосты нашего курса!.. Именинник натянул нейлоновую рубашку — коллективный подарок сокурсников.

— Прошу к столу!

А стаканов нет. Спохватились! Магазин закрыт, буфет тоже. Да и не дали бы сразу полтора десятка. Тут меня осенило. Бегом в аптеку — приношу в общежитие коробку медицинских банок.

Известно — из медицинской банки не выпьешь половину. Потому как донышко сферическое — на стол не поставишь…

Утром, чуть светало, меня растолкали:

— Вставай! Профессор согласился принять экзамен досрочно.

— Зачем? — испугался я.

— Как зачем? — Староста, зачесывая на лысину черные хвостики мокрых волос, насмешливо смотрел на меня. — Мы же вчера договорились? Последний экзамен — и все по домам!

— Профессор согласился! — ворчал я, одеваясь. — Он согласился, а я, может, не согласен. В конце концов существует расписание!

— Ну что ж, — миролюбиво согласился староста. — Оставайся. Через три дня будешь сдавать по расписанию. Один.

— Как один?! — Я сразу присмирел.

Легкий завтрак в буфете общежития, получасовой пролет в электричке из Переделкино в Москву несколько освежили мою голову, но не настолько, чтобы восстановить в памяти то, чего я никогда не знал…

«Кантемир» — потрясающе кратко значилось во втором вопросе вытянутого мной билета. Зачем-то я прочитал таинственное для меня слово справа налево, но и это ясности не внесло. Я почувствовал неприятную влажность под шевелюрой и горьковатую сухость во рту. Не спасла меня и относительная легкость первого вопроса. Был он довольно общим, и с помощью минимальных риторических навыков вполне можно было продержаться на поверхности до спасательной фразы экзаменатора: «Хватит. Переходите к следующему вопросу».

— Вы садитесь, садитесь! — любезно прервал мои раздумья профессор, и я побрел к столу.

Из самых потаенных глубин моей памяти по существу второго вопроса всплыло только одно: в Одесской области есть станция и село Кантемирово. Причем, названо оно так в честь означенного в моем билете Кантемира или в честь легендарной Кантемировской дивизии, — этого я тогда тоже не знал. Мне даже не пришлось ни о чем просить притихших сокурсников. Жалкая улыбка, совершенно безысходная тоска во взгляде позволили друзьям сразу поставить диагноз и уразуметь, что очень скоро может состояться, говоря словами Остапа Бендера, «вынос тела».

Едва профессор двинулся к распахнутому окну, за которым бесшумно парили тополиные пушинки, на мой стол с невероятным, как мне показалось, стуком упала спрессованная в гармошку записка. Я немедленно накрыл ее ладонью, небрежно смахнул на плотно сжатые под столом колени и несколько секунд посидел смирно.

Тем временем профессор, заметив кого-то во дворе, сначала церемонно поклонился, а затем приветливо помахал рукой…

Я быстренько растянул под столом «гармошку»…

«Образованный молдавский дворянин, ратовал за всеобщее образование», — вот что удосужился сообщить мне о Кантемире какой-то безответственный товарищ. Лень ему, видите ли, было еще пару строчек дописать! Впрочем, не исключено — товарищ полагал, что мне достаточно напомнить, а там, мол, я разовью. Наивный человек.

Однако пора было хоть что-то начертать на изобличительно чистом листе бумаги. Медленно, словно оттачивая только что родившуюся мысль, я записал: «Кантемир — образованный молдавский дворянин. Ратовал за всеобщее образование». Покусав с полминуты кончик авторучки, после слова «образованный» я вставил «по тем временам», а в самом конце добавил «на Руси». Фраза приобрела весьма усложненный и внушительный вид. Неожиданно я почувствовал себя ее единственным автором и заметно повеселел. «Это уже кое-что! — мысленно воскликнул я и потер ладошкой ладошку. — Неплохо бы, конечно, вспомнить хоть одно произведение. Но как вспомнить?!» О, будьте трижды благословенны старые тополя герценовского дворика и бесшумная дымчато-ватная метель под ними в июне! Тополиный пух заворожил профессора. Он не отходил от окна. И тогда я швырнул через плечо лаконичную, но выразительную депешу: «Что написал Кантемир? Сволочи!»

Шумно вдохнув настоянный на тополином цветении воздух, профессор медленно отвернулся от окна и пошел к столу, метнув в мою сторону сталистый блеск толстых очков.

«Та-ак, — грустно констатировал я, — момент упущен. Придется довольствоваться «образованным по тем временам дворянином», развести этот концентрат мысли пожиже, а на вопрос о произведениях с мукой во взоре долго и старательно тереть лоб. Может, и натру?.. На троечку?»

И тут я услышал за спиной треск электрического разряда. Какой там треск! Это был ликующий июньский гром! И я точно знал — спасительная молния озарения теперь обязательно блеснет передо мной, едва я (хотя бы на секунду!) оглянусь назад. Я-то хорошо знал физическую основу прогремевшего за спиной разряда. Это мой друг, добрейший сибиряк Коля Бутов, вырвал из толстой тетради сдвоенные листы и сейчас, склонив набок крутолобую, с жестким ежиком голову, четко выводит большими буквами название кантемировского произведения. Едва я оглянусь, — Коля вскинет над собой плакат, как это делают настырные болельщики на стадионах, поднимая поощрительную надпись «Молодцы!» или требовательную — «Судью на мыло!..»